Как раз в тот момент, когда я держал лодку, гигантская волна приподняла лодку и швырнула мне на ногу. Боль была адская, а нога сразу же онемела.
Я терпел сколько мог, а потом перевязал ногу. Позднее, когда программа дня была выполнена, я пошел к приятелю, чей отец, по счастью, был доктором, и дал ему осмотреть ногу. Тот сделал рентген и обнаружил трещину в кости.
Естественно, он хотел наложить гипс, но я ему не позволил. Появиться с гипсом во время BUD/S означало отложить окончание курса на неопределенное время. И если я сделаю это перед началом «адской недели», мне придется начинать все с самого начала, невзирая на то, что большую часть пути я уже проделал. Никаких других вариантов попросту нет.
(Даже во время BUD/S вам разрешается в свободное время с разрешения начальства выходить за территорию базы. И конечно, я не пошел к флотскому врачу со своей ногой, потому что он должен был бы незамедлительно отправить меня лечиться.)
Ночью, когда должна была начаться «адская неделя», нас собрали в большой комнате, накормили пиццей. А затем начался киномарафон. Нам показывали «Падение „Черного ястреба“, „Мы были солдатами“, „Храброе сердце“. Мы расслаблялись, хотя расслабиться было невозможно: все мы знали, что вот-вот начнется „адская неделя“. Это все напоминало вечеринку на „Титанике“. Фильмы подняли нам настроение, но в темноте на нас уже неумолимо надвигался айсберг.
И снова мое воображение заставляло меня нервничать. Я знал, что в какой-то момент в помещение через эту дверь должен ворваться инструктор с ручным пулеметом «М-60», стреляющим холостыми, и мне следовало выбежать наружу, чтобы построиться на плацу. Но когда?
С каждой минутой под ложечкой сосало все сильнее. Я сидел и повторял: «Боже». Снова и снова. Весьма красноречиво и глубоко.
Я пытался задремать, но сон не шел. В конце концов кто-то действительно ворвался и начал стрелять.
Слава Богу!
Не думаю, что когда-либо еще в жизни я был столь счастлив подвергнуться насилию. Я выбежал на улицу. Инструкторы кидали светошумовые гранаты и били в нас струями воды из пожарных рукавов. (Светошумовые гранаты при взрыве дают ослепительную вспышку и очень громкий звук, но не ранят вас. Армия и флот используют разные модели этих устройств, но для нас это не имеет значения.)
Я был возбужден, внутренне готов к тому, что называют главным испытанием для курсантов SEAL. Но в то же время я думал: «Что, черт возьми, происходит?» Несмотря на все то, что я знал об «адской неделе» или думал, что знаю, я никогда через это не проходил и не ощущал всем телом прежде.
Нас разделили на группы. Развели по разным участкам, и мы приступили к упражнениям: приседания, горизонтальные махи ногами, выпрыгивания из полного приседа…
После этого мы побежали. Моя нога? Она болела меньше, чем все остальное. Мы плыли, мы делали физические упражнения, мы поднимали лодки. Мы ни на минуту не переставали двигаться. В какой-то момент времени один из парней был настолько обессилен, что принял каяк с инструкторами за акулу, и начал громко кричать, предупреждая об этом. (Вообще-то это был наш командир. Я не знаю, сочтет он это комплиментом, или нет.)
Перед началом BUD/S кто-то сказал мне, что самый лучший способ уцелеть — жить от еды до еды. Старайся продержаться изо всех сил до ближайшего приема пищи. Нас кормили каждые шесть часов, строго по расписанию. От спасения меня всегда отделяло не более чем пять часов пятьдесят девять минут.
Несколько раз я думал, что не выдержу. Меня подмывало встать и добежать до рынды[15], которая могла разом прекратить мои мучения. Звонишь в рынду, и все, можешь идти пить кофе с пончиками. И — «до свидания», поскольку позвонить в рынду (или даже просто встать и сказать «я ухожу») — значит, распрощаться с программой.
Верите или нет, но моя сломанная нога стала болеть все меньше и меньше по мере того, как «адская неделя» продолжалась. Возможно, я притерпелся, и мне стало казаться, что все в порядке. Но вот чего я не мог вынести — так это холод. Лежать в прибое на берегу, раздеваться, морозить задницу — вот что было хуже всего. Я крепко держал руки парней справа и слева, и меня всего трясло, как отбойный молоток, от озноба. Я молил, чтобы кто-нибудь помочился на меня.
И они мочились. Моча была чуть ли не единственной теплой субстанцией, которая у нас оставалась. Если вам когда-нибудь случится быть на берегу в то время, как там занимаются кандидаты по программе BUD/S, и вы увидите кучу парней, прижавшихся друг к другу, то это означает, что один из них писает, и все пытаются извлечь из этого возможные преимущества.