- Ваши слова приветствия очень ценны, и я рад быть здесь, в вашей прекрасной стране!
Она замерла, затем сказала:
- О, Польша, да. Да, Польша - очень милая страна, но я из Боснии - тоже очень красивая страна.
Интересно. Водитель такси говорил про боснийцев, с небольшим возмущением. Она должна быть здесь по рабочей визе.
- Надеюсь, что смогу как-нибудь побывать и там. А теперь, если вы не возражаете, поменяйте мне это на злотые.
Затем из своего кошелька он вытащил тысячу долларов США, здоровенную пачку. Глаза женщины расширились, затем она ловко сосчитала её и выдала ему ещё бóльшую пачку денег в польской валюте. Морли еле сдерживал восторг от того, что доллар укрепился со времени его последнего визита, это означало, что злотый ослаб, и это положительно отразилось на кошельке Морли.
- Большое спасибо, леди. И это для вас, - и он подсунул ей чаевые в сто злотых.
Её лицо озарилось. Она произнесла:
- Большое спасибо, сэр! Большое спасибо!
Морли кивнул с улыбкой и повернулся, чтобы вернуться к стойке регистрации.
Однако…
Его взгляд зацепился за одну из странных картин в золотой оправе, по-видимому, она была настоящая и написана маслом, а не напечатана на принтере. Сложная структура изображала бюст дворянина в тёмно-красной тунике с узким воротником и в головном уборе, который показался Морли абсурдным: надутый шар, похожий на полностью приготовленный “Jiffy Pop”[6], только золото вместо серебра. Тёмные напряжённые глаза, густые прямые усы и страшное выражение лица было наиболее заметным. Маленькая гравированная латунная табличка внизу рамы гласила:
“Мехмед II”.
Мысль всего за несколько секунд вернула его на уроки европейской истории Дартмута.
Да!
Мехмед II был правителем Османской империи, чья армия разграбила Константинополь и прикончила то, что осталось от Римской империи. Но это странное воспоминание заставило его усомниться в ещё более странном портрете.
Что, чёрт возьми, картина Мехмеда II делает в отеле во Вроцлаве, в Польше?
Константинополь, затем переименованный в Стамбул, находился на расстоянии более тысячи миль от очаровательного польского города, в котором сейчас находился Морли. Изображение османского султана, который убивал европейцев с той свирепостью, что и американцы убивали индейцев, было таким же странным, как и изображение Роберта Оппенгеймера[7] в японском отеле. И если читатель поверит мне, мистер Морли был сражён и стоял, неспособный сложить два и два вместе.
Конечно! Мехмед II был мусульманином, как и большинство боснийцев! Боснийцы просто могут считать такого человека, как Мехмед II, героем…
Да, любопытно.
Тем более, что он вспомнил, что таксист сказал (с небольшой долей насмешки) о притоке боснийцев, работающих за более низкую заработную плату в польских отелях, особенно в этом отеле.
Могли ли работающие здесь боснийцы тайно повесить эту неуместную картину?
Интересное предположение! - подумал он с улыбкой, - но откровенно бесполезное! Я не высмеиваю Мехмеда II, боснийских иммигрантов или кого-то ещё! Я здесь, чтобы вести свой дневник!
Вернувшись за стойку, он получил ещё немного информации от привлекательного клерка, а затем с благодарностью положил в карман свой ключ, поднял сумки и направился к лифту. Лифты в Польше обычно медленные, возможно, этот не был исключением. Я не уверен, но мистер Морли утверждает, что он подождал не менее десяти минут, чтобы подняться в свою комнату. Бóльшая часть этих минут была потрачена на изучение фонтана с золотыми рыбками. Морли улыбнулся приятной мелочи, которая украшала это место. Но улыбка, однако, быстро превратилась в гримасу…
О, Боже, - подумал он.
Золотые рыбки были из вида, который часто можно увидеть в китайских ресторанах: hanafusa, казалось бы, самый уродливый, покрытый выпуклыми наростами, склонными напоминать какую-то опухоль. Они, однако, были особенно уникальными.
Но, как так?
Вся рыба в фонтане плавала вверх животами и… без голов. Это была мрачная картина, мягко говоря, не слишком заманчивое украшение, но на самом деле это было немного забавно, и без какой-либо сознательной подсказки следующие мысли начали складываться перед его мысленным взором:
О, где же головы золотых рыбок?
О, где же они могут быть?
Он пошёл к воде, чтобы загадать желание,
И нашёл стаю безголовых рыб!
Если бы только тогда лифт не открылся, я боюсь, что более несчастная поэзия была бы изложена перед нашим читателем…