Заснул Николай только за пол-часа до поставленного им будильника.
38
Проснулись они рано… Проснулись… За окном была свежая киевская осень. И сыпались на асфальт зрелые каштаны. Бум-бум, стук-стук… Фрамуга была отворена и занавеска еле колыхалась в потоках свежего киевского ветерка.
Николай обнял сонную подругу и запечатлев в ее розовое ушко свой первый утренний поцелуй, ласково попросил первого утреннего секса.
Алла счастливо замычала, жмурясь и потягиваясь под шелком гостиничной простыни, — какой ты неугомонный, гардемарина ты мой! Не хватило тебе вчерашнего?
— Мне тебя никогда не хватает, — ответил Николай переходя к делу любви…
— Ты мне выдашь несколько государственных тайн? — лукаво стрельнув на милого глазками, спросила Алла.
Они сидели в совершенно пустом в этот утренний час гостиничном ресторане и с аппетитом ели простую украинскую яичницу с салом.
— Ешь, ешь, дорогая, — с игривой заботой, уговаривал Казак свою возлюбленную, — в сале с яишней самые калории.
— А кстати, — взяв небольшую паузу, сказала Алла, — я что-то давно красных флагов не замечаю.
— Что? — не поняв, переспросил Николай.
— Тест на беременность надо бы сделать, — понизив голос, пояснила Алла.
— Да ты чо? Заправду что ли? — весело вскинулся Николай, — неужто чуешь чего?
— Чую, не чую, а задержка уже две недели, — ответила Алла и скосила взгляд на любимого, — с детками меня замуж возьмешь?
— Как честному человеку придется, — развел руками и вздохнул Николай.
— Или как в романе Драйзера «Американская трагедия», завезешь на середину Днепра и веслом по голове? — засмеялась Алла.
— Тогда это будет Украинская трагедия, — весело отпарировал Казак.
— Смех — смехом, но где мы детей ростить будем? — покачав головой, недоуменно прошептала Алла, — в Москву ты из за своей карьеры никогда не переедешь, а тут, я не пойму, что у вас тут за страна?
— Страна как страна, — сделав серьезное лицо, ответил Николай, — только со временными трудностями становления.
— Ты сам вчера мне рассказывал про твоего Манафорта, — возразила Алла, — тоже мне, временные трудности, скажешь тоже, это не временные, это тенденция.
— Тенденция на что? — спросил Николай.
— На колонизацию, — ответила Алла.
— На что? — переспросил Казак.
— На колумбизацию-панамизацию по центрально-американскому варианту внешней политики США, — ответила Алла.
— Ну, ты прям загнула, журналистка, — улыбнулся Николай.
— Это не я загнула, милый, — ответила Алла, — это твой Янушевич с твоим Манафортом загнули.
— Я наших деток тут воспитаю, — заканчивая с яичницей, сказал Казак, — если не в политику, на завод в Запорожье пойдут.
— Чтобы вместо русского по американски говорили? — иронично хмыкнула Алла, — я тебе так наших деток не отдам.
— Ничего, по украински балакать будут, — возразил Казак.
— С твоими оранжевыми, — тоже заканчивая с яичницей, подытожила Алла, — с твоими оранжевыми здесь ничего путного не будет, лучше мне сразу на аборт, чем под такие перспективы бедных несчастных детей рожать.
— Скажешь тоже!
— А и скажу!
39
С Манафортом приехало несколько помощников и помощниц. Таких мерзких рож Николаю не доводилось видеть даже в омском вытрезвителе, где на втором курсе Высшей школы КГБ СССР ему приходилось дважды проходить что-то вроде практики по работе, как тогда говорилось, «с живым материалом». И если этих страдающих от биг-маковского ожирения американских баб, переодеть в наше советское, да пририсовать им по бланшу под глазом, точь в точь получились бы Машка, да Клавка с Омского района ОНПЗ. Только этих звали Лиз-Анна Нельсон и Морин Клайв.
Обе были со своими амбициями.
— Недоёбы, — однозначно выразился по их поводу помощник Николая — начальник наружки Володя Линько, — их там в ихней Америке никто не это самое, вот они сюда и приехали, чтобы типа из наших, как из диких аборигенов себе любовников нахаляву назначить.
Николай с Володей спорить не стал. Тем более, что ему самому именно так показалось. Уж больно эта жирная уродка Лиз-Анна на него поглядывала, и что-то у Янушевича про него два раза спросила.