Впервые за последние двадцать лет я мог хоть что-то назвать моим кроме коня, седла и револьверов, и это было здорово. Мой дом, мой скот, моё ранчо — приятно звучит, чёрт возьми! У меня была кровать, был камин, была кухня. Правда, не было повара, но ведь и Нью-Йорк не сразу строился. Наступит время, появиться и повар. Главное, была печка, возле которой он мог трудиться.
А ещё у меня была головная боль. Тот выстрел, который едва не стоил мне жизни, по-прежнему не давал мне покоя. Кто его сделал? Кто нанял стрелка? На Лу Фриско я не думал. Хозяин «Ти-Бар» не походил на человека, способного выстрелить в спину. Он сильный, хитрый, очень расчётливый и честолюбивый, но не подлый. К тому же, он знал, как пользоваться револьверами. В крайнем случае, он дал бы команду своим ковбоям, тому же Рыжему, например, чтобы они зажали меня где-нибудь в городе и под видом пьяной ссоры напичкали свинцом. Но на убийство из-за угла он не пойдёт, нет. То же касается и братьев Гомес… Может, в городе есть ещё кто-то, кто желает моей смерти? Но кто? Дорогу я, вроде бы, никому пока не перешёл, кроме Лу… Одни вопросы и ни одного ответа, а мне бы очень не хотелось, чтобы во время родео кто-то стоял у меня за спиной с винтовкой в руках. Весьма трудно, знаете ли, сосредоточиться на деле, когда тебя выглядывают в прицел спенсера пятьдесят шестого калибра.
Я оседлал Сюзанну и направился в город. Завтра родео и мне надо прибыть заранее, чтобы дать Сюзанке отдохнуть до начала состязаний. Моя Сюзанка хорошая лошадка. По виду она ничего особого из себя не представляет, но только по виду. На самом деле она неплохо знакома с работой ковбоя и прекрасно идёт на дистанции в четверть мили. Её рекорд — двадцать четыре секунды. Это не самое лучшее время на Западе, ибо я видел лошадей, проходящих эту дистанцию за двадцать три и даже за двадцать одну секунду, но, надеюсь, таких в Америкэн-Сити нет. А вот на длинных дистанциях в сто или пятьсот миль, равных ей я пока ещё не встречал. Она очень вынослива и амбициозна, настоящий боец. Стоит ей увидеть перед своим носом чужой зад, как она начинает злиться, рваться изо всех сил, и именно поэтому мы побеждаем. Иногда.
Я остановился перед конюшней Виски Джорджа. Хозяин по обыкновению сидел возле коновязи с неразлучной бутылкой виски и наслаждался тёплым солнышком. Странное дело, сколько бы он не прикладывался к горлышку, пьяным не выглядел. Обычный потрёпанный жизнью мужчина лет шестидесяти, невысокий, морщинистый, но твёрдый как вулканическое стекло. Завидев меня, он приветственно махнул рукой и встал, принимая поводья. У меня сложилось впечатление, что он очень рад меня видеть, и, возможно, он единственный из всего города, кто рад мне по-настоящему.
— Ну, мистер, навели вы тут шороху! — воскликнул он, улыбаясь во всю ширь своего щербатого рта. — Я здесь, пожалуй, с самого основания, но такого не видел!
Я удивился. Меня не было в городе почти три недели, и никакого шороху, соответственно, я навести не мог. Просто был не в состоянии. Но Джордж продолжал улыбаться, и я почувствовал неуверенность. Может я лунатик? Брожу во сне и всё такое?
— Что случилось, Виски? Ты меня не с кем не спутал?
— Вас спутаешь… Эта девица, дочка Дэна Макклайна, примчалась позавчера в город и давай болтать на каждом углу, как вы отбили стадо у воров, какой вы крутой и как вас зовут на самом деле! Кто-то из ребят Лу Фриско сказал, что Росса Лаки ещё месяц назад убили апачи где-то в Скалистых горах, а она рассмеялась и посоветовала сказать это вам…
Я не на шутку разозлился. Вот ведь женский язык, уж точно без костей! Ничего доверить нельзя! А я ещё собираюсь на ней жениться!
— Видели бы вы, как перекосило Шульца, когда он узнал ваше имя, — продолжал веселиться Виски. — Вот было зрелище! До сегодняшнего дня он считал себя самым крутым в городе и вдруг — вы! Что-то теперь будет.
Да, что-то будет. Шериф Шульц был таким же ганфайтером, как и я. Причём ганфайтером высокого уровня. На его счету было человек десять, это рассказал мне Гур, когда мы со стадом возвращались на ранчо. И среди этого десятка трое-четверо тоже умели пользоваться револьвером, так что стрелять он действительно умел. Имя его не приобрело той популярности, каковой пользовалось моё, но это ещё ни о чём не говорит. На Западе немало людей умеющих хорошо стрелять, но при этом почти никому неизвестных. Многих это вполне устраивает, меньше неприятностей, но есть такие, которые из кожи вон лезут, чтобы прославиться и получить свой листик от лаврового венка. Шульц относился к последней категории и потому был опасен.