Тод бросил хворост в пасть камина, бесполезно почиркал отсыревшими спичками. Неужели он зря кряхтел от боли, усаживаясь на пол? Получится ли теперь снова подняться? Он пошарил рукой по каминной полке и нащупал огниво. Пока тянул его к себе, нечаянно столкнул на пол голубой камешек. Кусочек бирюзы. В Персии каждый второй верил, что этот камень получается из костей умерших от неразделенной любви. А каждый первый от неразделённой любви страдал.
Наконец, огонёк вспрыгнул на хворост и хоть немного осветил комнату. Согреет он её ещё нескоро. Тод вспомнил, что кто-то кидал в этот камин лесные цветы, отчего пламя становилось то травянисто-зелёным, то тёмно-фиолетовым.
Тогда она смеялась, и Тод смеялся с ней.
Старик поднял бирюзу и, с трудом разогнув ноги, вернул камень обратно на полку. Рядом следовало положить ещё один. Тод сунул руку в мешок и вытащил янтарь. Огонь, разгоравшийся в камине, пробудил внутри камня медовые сполохи. Тоду так нравились рыжевато-жёлтые камни... Повинуясь непрошеной жадности, он воровато опустил янтарь обратно в мешок и вместо него примостил рядом с бирюзой голубой топаз.
Пару самоцветов Тод оставил в промятом кресле возле камина. Ещё несколько - между страниц разбросанных по полу травников и гримуаров, хотя был почему-то уверен, что их никто не читает.
Льняной мешок изрядно полегчал. Пора было покинуть гостиную, уже немного согретую теплом камина. Тод двинулся в обеденную залу. Ему не нужно было тыкаться во все отвороты коридоров, плутать, обманутому тенями. Он безошибочно угадывал дорогу, как угадывают её дождь, пробираясь в дом через худую крышу.
На стене, тянущейся от лестницы, Тод заметил четыре длинные полосы, прочерченные в толстом слое пыли. И тут же ощутил, что кто-то уставился ему в спину. Ловил его движения, боязливо повторял шаги. Тод не стал останавливаться и оборачиваться, не хотел спугнуть. Пусть следит.
Стол в обеденной зале заставил Тода замереть на пороге. Солнечные лучи, пробравшиеся сквозь щели в заколоченных окнах, полосовали не знавшую стирки скатерть, а на одной из тёмных полос в ряд стояли пять чашек. Донышками кверху. Кому нужно оставлять чашки вот так?
Той, кто любил прятать под ними орехи. Кто будет искать орехи под чашками? Никто. Вот и Тод их там никогда не искал. Но теперь он поумнел, или, наоборот, поглупел, ведь искать орехи было весело... Так или иначе, старик одну за другой перевернул чашки. Под четырьмя из них оказались камни: чёрный агат, кошачий глаз, лазурит, опал. Под пятой чашкой - пусто. Тод проверил бы ещё раз, ведь он точно знал, что под пятой тоже должен лежать камень, но как можно не заметить сверкающий аметист на скучной однотонной скатерти?
Он добавил к прежним камушкам ещё по одному и вышел из обеденной со странным предчувствием. Что-то изменилось и изменится ещё сильней. Может быть, именно сегодня.
***
Дрожащая от ужаса ведьма пряталась за углами, слушала. Когда старик вышел из гостиной, она пощупала все камешки, которые он оставил. Теперь-то что! Эрна наизусть выучила все места, куда он клал самоцветы. А вот в первый раз пришлось потрогать всё в доме! Хорошо ещё на потолок не приклеил. И перед зеркалом класть не стал...
Когда старик прошаркал прочь из обеденной залы, ведьма изучила стол. Ничего. Перевернула все чашки донцами кверху, как прежде. Неужели и в этот раз обойдётся?
Она слышала, как старик поднялся на лестницу, как пристроил камни в глубокую трещину в перилах. Он так долго стоял у дверей запертых спален, что у Эрны заныла спина.
Сколько раз она говорила себе, что все эти хождения - сплошное мучение да и только, что лучше бы попросить у него все камни и потрогать.
Но в таком случае он бы ушёл уже через несколько минут. А Эрна уже через несколько минут узнала бы, что для неё ничего не изменится. Нет, нет, не надо, чтобы менялось...
И всё же поговорить с кем-нибудь очень хотелось. Самой с собой неинтересно, а с пленником - почти как с самой собой, они вместе так долго, в каком-то смысле даже с рождения.
- Старичок, старичок, кто из нас старее? - прошептала Эрна и захихикала. От смешка запершило в горле, ведьма раскашлялась. Гость на втором этаже замер, но к Эрне не пошёл. Может, и не оглянулся даже.
Иногда ей казалось, что он и вовсе не захотел бы с ней разговаривать. В такие моменты она принималась завидовать старику и в мыслях обзывать дряхлым пнём, но больно дёргала за седые волосы не его, а себя. Наказывала.
Старик, перестав прислушиваться, зашёл в комнату, где ведьма спала весь год, кроме пяти ночей. Там он обычно проводил много времени, поэтому Эрна, ничего не опасаясь, поднялась на лестницу.