Она сбежала к Юрию в съемную квартирку недалеко от Патриарших прудов – скромно обставленную, с низкими окнами первого этажа, в которые постоянно стучали непрекращающиеся гости Катаева.
Все было как в прежние времена ее дикой, разгульной юности. Богемная среда, жизнь коммуной одним днем.
Идиллия закончилась тем же вечером глухим стуком в дверь. На пороге стоял Владимир Нарбут. Он был предельно вежлив и краток.
Владимир без эмоций и драматизма объявил о своем намерении сейчас же пустить себе пулю в сердце, если Серафима Густавовна предпочтет ему другого.
И снова Юрий ее предал. Он мог не отпускать Симу к Нарбуту, но вместо этого Юрий трусливо предложил любимой уйти, чтобы не навлечь на себя неприятностей.
Коммунист, руководитель популярного издательства «ЗиФ» застрелился из-за того, что Олеша увел у него жену. Кто будет в этом виноват? Конечно же, соперник! В лучшем случае его лишат возможности издаваться, а в худшем – объявят контрой и расстреляют.
Сима все надеялась, что Юра ее остановит, но он стоял истуканом, молча наблюдая из окна, как она с хромоногой фигурой медленно удаляется по пустому переулку.
Несмотря ни на что, к Олеше Серафима продолжала питать нежные чувства. Нарбута она любила, но совершенно иной любовью. То была любовь – благодарность за все, что он для нее делал, любовь – восхищение достигнутым положением. Разве можно было не любить столь неординарного мужчину? Олеша же был ее первой любовью, памятью о безумной юности. Симе было в ту пору неполных двадцать лет, и, конечно, она продолжала витать в облаках.
Нарбут написал о том случае стихотворение:
Выстрелил бы он или это был блеф? Учитывая характер Нарбута, возможен любой исход.
До этого Владимир уже умирал несколько раз. В новогоднюю ночь 1918 года, когда на их фамильное поместье напали разъяренные крестьяне. Они убили его родителей и брата, его самого тяжело ранили и сочли мертвым. Каким-то чудом Владимир выжил, но лишился кисти руки. Позже его расстреливали белые, едва не убили красные…
В молодой Стране Советов постоянно шли чистки, на которых выявляли и пускали в расход «вражеский элемент».
Нарбут отлично понимал, что однажды «темное пятно белого происхождения» в его анкете сыграет роковую роль.
Зоя
Рита Нечаева вышла замуж и давным-давно куда-то уехала – то ли в Лондон, то ли в Дублин. Да и не дружили они с Риткой особо из-за разницы в возрасте. Другое дело с Лёвой. Считай, все детство вместе. Даже целовались под новогодней елкой. Несерьезно, конечно. Ей тогда было одиннадцать лет, и это был ее первый поцелуй.
С Лёвой тоже давно не виделись. Он, как и большинство киришивцев, перебрался в Петербург.
Поначалу продолжали общаться. У Зои случилась любовь, Лёва женился, куда-то исчез. Спустя годы случайно встретились, перекинулись парой слов. Обменялись телефонами, но потом только поздравляли друг друга с праздниками.
Снова накатила волна отчаяния. Вот он – единственный минус одиночества.
«Поговорить бы хоть с кем-нибудь, кто выслушает и поймет!» – без всякой надежды мечтала Зоя. Хотя бы не станет обесценивать ее чувства, не будет топорно утешать раздражающими, бессмысленными фразами «все к лучшему» и «хочешь, подарю тебе новые бусы?».
Ей нужны те самые, мамины, и никакие другие! Но кто это поймет? Никто! Разве что Лёва. У них с ним было одно детство на двоих, и он тот немногий, кто знал ее маму.
Зоя открыла Ватсап, просмотрела список контактов.
Лёва был в сети четырнадцать минут назад. Написать ему? Просто так, ни о чем. Чтобы не быть наедине с этой звенящей тишиной.
«Привет! Ты занят?»
«Для тебя свободен, – незамедлительно пришел ответ. – Как ты?»
«Нормально».
Нечаев набрал ее номер. Она не стала включать видео, чтобы он не видел ее такую – расклеившуюся.
– Привет! – сказала Зоя бодро, но Лёва все равно распознал в ее голосе горечь.