– Оборзела, мелочь пузатая?! Нарвешься у меня! – пообещала Фаня.
– Хватит шуметь! Голова от вас болит! – поморщилась биологичка. – Садись где есть место. Шпыряков один сидит.
Услышав свою фамилию, Саня демонстративно запротестовал.
– А че ко мне? У меня занято!
– Кем занято? Ты уже на одном стуле не помещаешься? – поддела его учительница, намекая на лишний вес Шпырякова.
Раздался дружный смех. Саня зарделся.
Когда Зося села, он стал толкать ее стул.
– Чего приперлась? – зашипел Шпыряков. – Вали отсюда!
– Сам и вали!
– Что?! Ты еще будешь вякать! Вали, я сказал!
– О, Шпырь! Твоя новая герла? Поздравляю! – гаденько улыбаясь, сообщил Бакин.
– Отличная парочка! – полетели смешки.
Шпыряков фыркал и фукал, всем своим видом показывая, как его воротит от новой соседки.
Он зло вонзил Зосе в бедро шариковую ручку и провел ею, оставляя след на юбке.
Зося едва не вскрикнула. Она с размаху треснула Шпырякова учебником по лицу. От неожиданности Саня не придумал, чем ответить, притих и только почесывал широкий покрасневший нос.
Рана саднила. Чтобы не разреветься, Зося нащупала на своей шее фиалкового цвета бусы и судорожно их сжала, закрыв глаза и беззвучно зашевелив губами.
В этот момент девочка представила свою маму. Мама – любимая, ласковая – заслонит от всех невзгод, прижмет к себе и никому не даст ее в обиду.
Зося мысленно разговаривала с мамой и верила, что та ее слышит.
– Чокнутая! – прокомментировал Шпыряков, тыкая пальцем в Зосю.
Одноклассники с ближайших парт закивали. Мол, да, водится за Сапожниковой такое.
После урока, стоя в туалете, Зося прикладывала к ране добытое в столовой бумажное полотенце.
Больше всего было жаль новых колготок. На месте удара образовалась дыра, петли неумолимо поползли вниз. Зашить так, чтобы шов остался скрытым юбкой, не получится. Это были ее единственные целые колготки.
Жаловаться некому. Для учителей она всегда «сама во всем виновата». Дома до нее никому нет дела. Немногочисленным подругам о таком не расскажешь – не поймут, да и не хочется выглядеть в их глазах пострадавшей, то бишь проигравшей.
Шпыряков даже ничего не заметил. Для него это был один из обычнейших эпизодов его школьной жизни. «А че такого? Она сама виновата! Не надо было ко мне садиться», – сказал бы Саня в свое оправдание, если бы кто-нибудь его об этом спросил. Чтобы за ним не закрепился обидный статус жениха Зоськи, Шпырь потом в красках рассказывал пацанам, как он вмазал Сапожниковой.
Случись подобное с любой другой девочкой, ее родители уже ломились бы в кабинет директора, требуя исключить обидчика из школы и разобраться с педагогами, допустившими столь вопиющее происшествие. С другими детьми такого и не случалось – по причине наличия у них нормальных семей, где защитят и поддержат, научат выходить из конфликтов.
У Зои Сапожниковой в семье никакой поддержки и близко не было. Хоть и не в детском доме, она росла сама по себе.
После смерти мамы отец Зои стал сильно выпивать. С работы его выгнали, с тех пор он нигде долго не задерживался. От прежнего финансового благополучия семьи не осталось и следа.
К восьми годам Зои ее отец пропил последние стоящие вещи. Часто в доме не было еды, родитель попросту забывал о том, что малолетнюю дочь необходимо кормить, а когда вспоминал, пытался накормить любыми оставшимися продуктами.
Однажды он налил ей стакан сливок. Жирных, холодных, из единственного уцелевшего стакана из красивого набора с журавлями, чудом оставшегося от той еще их прежней жизни. Хуже сливок было налитое в металлическую кружку из-под зубных щеток растительное масло.
От столь своеобразного обеда Зоя спаслась бегством. Отец свирепел, рыча ей вслед проклятия и подспудно радуясь само собой решившейся проблеме: значит, не голодная.
Он продолжал заглушать свое горе алкоголем, в то время как дочь была вынуждена слоняться по улицам в ожидании, когда он уснет.
В жизни Игоря Сапожникова иногда случались проблески – это когда он решал завязать с пьянством и начать новую жизнь. Зоя помнила, как отец привел ее на вещевой рынок и накупил обновок: зимнюю куртку, сапожки, шапку и зачем-то сандалии, из которых к лету она выросла. А еще отец заплатил соседям из квартиры напротив пятьдесят рублей, чтобы они накормили ее ужином.