Мешок он взвалил на плечи и решительно пошел к дому. Положил мешок на прежнее место в кладовую, стянул с себя рыбацкий костюм, и, когда снова вышел на крыльцо покурить, на губах его дрожала усмешка.
Чамбедка помогла Бато освободиться от одежды, поставила на стол кружку кипятку, настоянного на чаге. Они не обмолвились ни словом, прожили вместе долгую жизнь и научились понимать друг друга по взгляду, по выражению лица, по одному жесту, ничего не говорящему постороннему.
Когда муж вошел, Чамбедка, глянув на него, подумала, что он уже давно не возвращался домой таким просветленным. Могло показаться, что в коридоре он оставил редкостную добычу, которая далась ему с большим трудом, и сейчас же выйдет, чтобы занести ее в дом. С ним давно такого не случалось.
Она принесла сахарницу и чайную ложечку и все это поставила перед ним. И сама примостилась на лавке у окна, но так, чтобы хорошо видеть его лицо.
За час до полуночи, выйдя на круг, который им предстояло сделать по тоням, они к рассвету заканчивали его. С минуту на минуту из-за мыса должны были открыться огни Мунгуму.
Семен Домрачев спокойно вел катер, откинувшись всем корпусом на спинку сиденья. Поламывало с устатку поясницу. Ночь прошла без ЧП, браконьеры замечены не были, и настроение у Домрачева было неплохое.
«Только дурак будет рубить сук, на котором сидит», — размышлял Домрачев, вглядываясь вперед через ветровое стекло. Приближалась оконечность мыса, и нужно было вовремя прижаться к фарватеру, чтобы не налететь на подводные камни, которыми во множестве уставлено дно вокруг мыса. Домрачев положил руль вправо, и катер послушно отклонился от прежнего курса. Из-за каменного уступа, словно нанизанные на нитку, потянулись желтые шарики далеких огней рыбацкого поселка, и лодка нацелилась прямо на них. Через четверть часа круг замкнется, лодка тихо ткнется в песок берега, ровно посредине цепочки огней.
«Вот так, товарищ лейтенант, — мысленно обратился Домрачев к лейтенанту милиции, сидящему справа от него и неотрывно смотревшему в ветровое стекло, по которому сбегали вниз золотистые точки отраженных огней. — Никаких приключений для вас не случилось и на сей раз».
Мыс остался позади. Домрачев повернул катер под берег, где течение слабее. Катер шел так близко к берегу, что без труда можно было разглядеть высокие крыши поселка Элга.
«Дураков нет рубить сук под собой, — вернулся Домрачев к своей (Прерванной мысли. — Люди себе не врага. Но всякое еще будет… Только войдет в силу ход. Всякое…»
Шлепок по плечу оборвал мысли рыбоинспектора.
— Видите, на берегу костер! — перекрикивая гул мотора, сообщил лейтенант.
На верхней границе поселка красно теплился небольшой костерок. Лейтенант вскинул к глазам тяжелый бинокль Домрачева.
— Правь к берегу, — тут же приказал он, вытягиваясь в струну и налегая грудью на ветровое стекло. — Двое с лодкой. Совершенно определенно — браконьеры. Мы их накроем, — он аж дрожал в предвкушении схватки и возмездия. Был начеку и пистолет в руку взял.
Но Домрачев и не подумал сходить с курса. Его руки плотно лежали на штурвале и держали катер строго на желтый глазок-створ. Красная точка костерка осталась позади, катер несся вперед в полную скорость.
— Почему вы проехали мимо? — закричал лейтенант в самое ухо рыбоинспектора.
Домрачев указал на мотор и на уши — предлагал отложить разговор. Но лейтенант остро и зло смотрел на него, требовал ответа. Домрачев повернул ключ зажигания в гнезде, заглушая мотор, и, когда наступила тишина, спросил, будто бы и не замечал пасмурности лейтенанта:
— Чего хотел, Виталий Петрович?
— А кто, по-вашему, костер на берегу жжет? — спросил лейтенант.
— По-моему… по-моему, нельзя каждого останавливать и проводить обыск.
— Боитесь? — усмешка послышалась в голосе лейтенанта.
Домрачев вместо ответа включил зажигание и нажал на стартер. Двигатель взревел; задирая вверх нос, подминая под себя волны, катер рванулся вперед и лег на прежний курс. Лейтенант опустился на свое сиденье и демонстративно отвернулся от рыбоинспектора.
И Домрачев молчал и смотрел вперед, где из-за контура приближающейся горы снова появились огни Мунгуму, теперь уже близкие и большие. И как только огонек-створ проскользнул вдоль борта на корму, Домрачев повернул катер к берегу.
Лейтенант все еще губы дул.
Домрачев, всматриваясь в темный надвигающийся берег, держал штурвал правой рукой, левой газ придерживал и думал: «Разве поймет он обстановку, как нужно понять? Справедливость решил устанавливать, как же! Если всех, кто на тоню выйдет, под одну гребенку расчесывать — это справедливо? Справедливость, она, дорогой мой человек, не на поверхности лежит, она поглубже, и не любому дано ее видеть».