Спал Даэд все эти дни в разных местах, но неуюта не случилось, на этом витке, одном из нескольких витков небесных охотников, царила в этом отношении почти полная свобода. Охотник мог остаться ночевать у нынешней отмеченной или будущей намеченной жены, мог заснуть в комнатах подруг — на гостевой кушетке, устав от болтовни и музыки с песнями. Если накатывало настроение — шел в открытую камору, укутываясь шкурами, ложился вместе с ветром и звездами. Пару раз Даэд натыкался на спящих парней в медицинском отсеке, храпели в дальнем углу, заботливо укрытые синими покрывалами. И даже в строгих кабинетах читателей погоды мог устроиться какой дружок, ожидающий, когда его девушка закончит работу.
Наверное, поэтому Даэд так часто вспоминал себя мальчишкой. Они все тут были мальчишками, правда, изрядно постарше. И девушки относились к доблестным смельчакам с материнской заботой и доброй жалостью. Но были строги. Это безмерно удивляло Даэда, на нижних витках много рассказывали о подвигах охотников и пели о них величавые поэмы, и девы в них всегда рисовались робкими, пребывающими в страхе за любимого, или в радости и гордости за него. Но никто не рассказывал, что чувством ответственности и дисциплины владели тут именно они. А не бесшабашные мужчины-мальчики, ежечасно играющие со смертью.
Лежа в маленькой комнатке, дальней и тихой, в анфиладе покоев сестер Килли и рассеянно прислушиваясь к ленивой болтовне в их гостиной, смеху и шуткам, он понимал, обдумывая, нет в этом ничего странного. Так и должно быть. Равновесие Башни — слова, которые говорил он раньше, не задумываясь об их смысле. Оно проявляется не только буквально. От охотников зависит жизнь всех. Какой бы огромной ни была Башня, с ее витками огородов и полей, оранжереями и прудами, полными рыбы, ей постоянно нужны внешние ресурсы. Свежая новая пища, а еще пища для пищи, то есть для выращиваемых злаков и овощей. Конечно, многое делают витки собирателей, там сложные системы сетей и улавливателей, которые позволяют возобновлять другие ресурсы. Семена, химические вещества, даже каменная пыль и пыль металлическая. Но там все собирается медленно, кропотливо, и без особого риска для жизни. А тут все очень быстро. Много белка, а еще шкуры, перо, кожи, кость. Быстрая охота. И такая же быстрая, постоянно близкая смерть. Пустота щедра на подарки. И безжалостна к беспечным. Кроме прямого риска гибели в драке с добычей, есть еще риск кануть вниз, пропадая в дымке. Тут не приляжешь отдохнуть на краешке дела, чтоб после вскочить и продолжить. Так это было бы на земле, думал Даэд, вспоминая остров Ами. Сражаясь с ночным охотником в лесу, можно упасть от удара лапой — на землю. Откатиться в кусты, переждать, затаиваясь. И — выжить. Если ударяет клювом агонз, человек либо гибнет, либо ему везет — рядом оказывается товарищ с прочным шнуром и возможностью подхватить. Не полежишь, потеряв сознание, чтоб после очнуться.
Потому парни не отягощают себя лишней строгостью и постоянным осознанием целей. Просто живут, ощущая каждое мгновение будто последним в жизни, оттого — сладчайшим. Но для равновесия рядом с ними живут их женщины, вот они и являются каркасом, прочным основанием, что удерживает охотничью жизнь в рамках нужного порядка.
Поняв это, Даэд стал относиться к Илене по-новому. А думал, просто игрушка для доблестных смельчаков.
Сестры Килли тоже оказались совершенно не такими, как он себе представлял. Вместо двух красавиц, услаждающих великого Янне своей прелестью, песнями и игрой на ашели, Даэда встретила женщина зрелого возраста и другая — почти еще девочка. Старшая Килли носила мужскую прическу — волосы, ровно стриженые до плеч и убранные в две тугие коски, с перьями на концах. А младшая, которую посетители называли добродушно и тепло — айчка, то есть девчушка, отращивала русые волосы, постоянно проверяя их длину, сидела в уголке, сведя почти незаметные бровки и крутила прядь на палец, шепотом считая витки.