Круши, вали! Прощальный вечер! Ура! Не считово! Начинаю с начала! Ура!
Собаки лают, прыгают. Костя побежал на кухню, снял с подоконника горшки с цветами, дёрнул раму, раскрыл окно. Холодный белый воздух валит в комнату. Костя снова прибежал в коридор, вскочил на тахту, танцует. Уцепился за турник, который в дверном проёме установлен, подтягивается, хохочет. Начинает раздеваться — снимает с себя рубашку, брюки, умирает от хохота. Все стоят, смотрят на него.
Костя натанцевался, выключил магнитофон, притащил коробку на кухню, сел в неё. Паша пришёл, тоже с коробкой, сел возле Кости, с другой стороны.
Садись, амиго. Как мне жить насрать, депресняк какой… Я пьяный, я в санях, мне по фиг всё… Будем смотреть, как всё сворачивается, переезжает отсюда само по себе… Мы только посмотреть… (Бормочет). Всё на фиг. Конец старому… Начинаем с начала. Всё… (Паше). Ты чего как собака бездомная ходишь? Уходи уже, ну? Дай мне накинуться, холодно, блин, ну?
Паша снял с себя шубу, накинул Косте на плечи, снова сел в свою коробку. Молчат, смотрят в окно. Холодный воздух ползёт из окна в квартиру. Нина пришла, встала в дверях кухни. Тоже смотрит в окно.
Чего вы все пристаёте ко мне, как мухи, чего лезете, отвалите все, оставьте меня, ну?!
Жанна повертела головой, притащила коробку из коридора, рядом с Костей села, зарыдала.
НИНА. Я ведь только посмотреть, только посмотреть, посмотреть…
ЖАННА. Гулькин, я сегодня снова видела её. Косточка, не поедем, а?
Софья Карловна пошла в туалет. Григорий Иванович голову чешет, озирается, чего-то сказать хочет.
КОСТЯ. Молчи, мама, молчи, молчи… Собирайся, уезжаем…
Снег летит в окно, посыпает цветы, листья, землю в горшках. Нина села на пол, за спиной Кости.
ЖАННА. Собираться? Я соберусь тебе, мама мия! Бензином оболью всё, сыночек слатенький ты мой, спичкой чиркну и сама сгорю, в центре сидеть буду, как царица! Я, Гулькин, соберу барахло, сыночек, раз хочешь! На вот тебе, смерть проклятая, на вот, на вот тебе, сдохну скорей, сдохну!
Хватает какие-то вещи, суёт их в коробки. Рыдает. Накрылась пустой коробкой, как черепаха, поползла по коридору. Софья Карловна идёт из туалета в свою комнату.
СОФЬЯ КАРЛОВНА (бормочет). Я скоро, я быстро, я умру скоро…
Пришла к себе, легла на кровать, руки на груди сложила, смотрит в потолок.
КОСТЯ (бормочет). Не считово, начинаю с начала… Не считово, нет…
Звонок. Григорий Иванович побежал, открыл дверь. На пороге в форме полковника милиции Аркадий — пьян в усмерть.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ (быстро). А уже всё, товарищ командир! Мы тут не «тумбулянеже»! Порядок уже. Уже расходимся. Уже собрались. Мы — всё. Девочки, кончай билебердак, подъём!
Аркадий проходит в квартиру, видит Нину. Взял Нину за шиворот, поднял, встряхнул, притянул к себе. Смотрит ей в лицо. Она смотрит в его лицо. Молчат. Паша курит, смотрит в окно, улыбается, слёзы по лицу кулаком растирает.
Кошки запрыгнули на подоконник, ходят по нему, смотрят на улицу, хвосты поднимают, но выйти на мороз боятся. Одна кошка принялась какой-то цветок жевать.
Бабочки полетели в окно, к свету неоновых ламп. Они от этой тёплой полосы, что на улице, прилетели в квартиру, от тепла проснулись, жить им недолго, скоро совсем уснут, но пока — летают, на цветы, на снег садятся.
Мальчики-хлебопёки ушли в пекарню. На крыльце пекарни пусто.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
На следующий день к вечеру. Окно на кухне закрыто. На кухне шкафов и стола нет, только горшки с цветами. Листья на цветах пожухли, пожелтели, почернели — осыпались, упали. Торчат голые прутья. Нет сада. А зелёная трава за окном, на теплотрассе, даже, кажется, подросла со вчерашнего.
Полкухни занимает закрытый серой тряпкой рояль — видны только его резные ножки. На тряпку поставили тарелки, стаканы — на рояле уже ели и пили. Двери в комнаты открыты, в комнатах вещей нет, коридор весь забит до потолка пустыми и полными коробками с барахлом. Кошки и собаки бродят в этом лабиринте. Тахта, что в коридоре стояла, на попа поставлена, разорвана, труха из неё сыпется. Зеркало со стены сняли, поставили на какую-то коробку у стены. В дверях комнат стоят шкафы, стулья, столы — ни войти, ни выйти. Всё вывезли, осталось на полмашины вещей — то, что принадлежит Косте. Вещи Жанны и Софьи Карловны уже увезли, кажется. Впрочем, всё перепуталось, ничего не понять.