Кинулась по коридору, открыла дверь. На пороге Григорий Иванович.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Я извиняюсь. Это не тумбулянеже. Я к чему: я вас не впущу с вашими вещами. Я подъезд гвоздями забью. Вот машина ихнее барахло заберёт и я сразу дверь забью. (Вдруг завизжал). Блядво! Евро обещала! Бумагу дашь и напишешь, что это, это и это оплатишь! Ворвалась в жизнь, топтать! Пока евро, решётки и так далее не будет — не впущу!
Паша встал, ударил Григория Ивановича. Тот хрякнул, хрюкнул, завыл. Паша вытолкал его за дверь, дверь закрыл, дышит тяжело. Молчит, смотрит на Нину.
ПАША. Правильно?
НИНА. Слушай, хлебопёк, ты чего сегодня размахался? Тебя кто просит? Я вижу, можешь. Всё, стоп. И у него сейчас будешь просить прощения, и у него, и у него, и у кошек, и у собак. И у всех, слышишь? Ему же больно?
ПАША. Ему не больно. Таким не больно.
Пауза. Снова звонок в дверь. Нина и Паша смотрят друг на друга.
ПАША. Звонок?
НИНА. Звонит телефон?
ПАША. Тебе показалось. Что ты сказала сейчас?
НИНА. Я говорила?
ПАША. Нет?
НИНА. Звонок. Открой дверь.
Паша открыл дверь. На пороге стоит Тапёр.
ТАПЁР. Добрый вечер.
НИНА. Здрасьте. Вы тоже из пекарни. Да?
ТАПЁР. Да, да. Что? Нет. Мне сюда, нет? Меня вызывали? Сказали — поиграть? Нет?
НИНА. Сюда. Быстрее сюда! Там — рояль. Садитесь и играйте. Вас как зовут? Вы из пекарни?
ТАПЁР. Меня? Я? Да. Нет. Нет, из консерватории…
НИНА. Ну да, не важно. Играйте, играйте, играйте!
ТАПЁР. Что?
НИНА. Что-то грустное. Что-то очень, очень грустное! Какой-то красивый русский мотив! Что-то грустное, грустное! И всепобеждающее! Что-то прекрасное, что-то русское, ведь есть же у нас что-то прекрасное, есть?! Играйте, играйте, играйте!
Парень сел, начал играть на рояле, при этом успевает испуганно вертеть головой, оглядываться, рассматривать кухню.
Паша слушает музыку, потом заплакал, снова сел рядом с Костей, прижал его к себе, бормочет ему на ухо что-то. Нина бегает по квартире, смеётся, плачет.
Вот хорошо. Вот как хорошо! Помирились. Порядок. Не считово! Начинаем с начала! Начинаю с начала! Надо быстрее. Надо торопиться. (Смеётся, сдирает обои).
Пауза. Звонок в дверь.
(Хохочет). Звонок! Люди идут и идут! Открыто! (Кричит). Двери открыты! Двери открыты! Все двери открыты!
Дверь открылась. Вошли грузчики, молча взяли коробки и ящики, выносят в подъезд. Нина схватила одного из грузчиков за рукав.
Эй, амиго… Послушайте, амиго, эй… Вы что такие мрачные? Надо радоваться! Всё хорошо, начинаем с начала, ну? (Шепчет). Эй, амиго, помолись за меня Богу… Эй?! Кто слышит? Не слышите, нет? Ведь всё не считово… Начинаю с начала… Не считово… Начинаю с начала… Думайте о радости, только она остаётся, только она одна, слышите?!
Тапёр играет всё быстрее и быстрее.
Нина открыла окно, морозный воздух плывёт с улицы в квартиру. Нина села возле рояля, глаза закрыла, от музыки, от восторга смеётся и плачет.
Жанна матери глаза закрыла, накрыла её белой простыней. Сидит в темноте, молчит.
В открытую дверь вошёл Аркадий — он снова в форме полковника милиции и снова пьян в стельку. Он прошёл на кухню, видит Нину. Взял Нину за шиворот, поднял, встряхнул, притянул к себе. Смотрит ей в лицо. Она смотрит в его лицо. Молчат.
Нина вырвалась. Пошла в коридор. Горстка сиреневых перьев осталась в руке у Аркадия.
Паша курит, обняв Костю, смотрит в окно, улыбается, слёзы по лицу кулаком растирает.
Нина подошла к нарисованной на стене двери, толкнула её, дверь открылась и — Нина исчезла.
Кошки пошли в открытое окно — хвост трубой подняли. Идут на улицу, оглядываются, будто зовут всех за собой туда, на зелёную траву, в лето, в тепло, к одуванчикам.
Мальчик-хлебопёк вышел из пекарни. Он стоит на крыльце и курит быстро — он в белых штанах, в шапочке, без рубашки, на плече у него татуировка, ему жарко там, в пекарне, было, он курит быстро, смотрит в темноту.
Не докурил, кинул сигарету далеко в снег, сигарета звёздочкой полетела в сугроб и — быстро погасла.