ЖАННА (передразнивает). А рука-то, а рука-то! Мало я тогда об твою голову стул сломала? Ещё, «арукато»? Стоит, главно, паразитство проклятое, смеётся над горем людским! Ну, правильно, ведь когда Дон Паскалио приходит к Марии, он ведь говорит…
СОФЬЯ КАРЛОВНА. А?
ЖАННА. Да вчера ведь в кино по телевизору был ведь точь-в-точь такой же момент! Мамуля, ты почему не сказала, когда эту странность за ним заметила?!
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Дак ты руку не ломала? Хотела, чтоб я всё одна, с ним? Ах, чёрная неблагодарность! Ну, Жаннета: посеешь зло, себя не проклинай — неотвратим твой страшный урожай. Страшный-престрашный.
ЖАННА. Ай, да хватит тебе, каша-малаша! Чванится, чванится, поэт, поэт! Да кончай ты это утрирование пафосом!
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Ты кого поносишь? Главно, на меня полканов спустила, а?! Так, да? Сука ты, а не матрос, Жаннета. Вот и вся, доча, вот и вся, и всёшеньки тебе. Посеешь зло, доча, тогда, доча, ой, доча, всё, доча, ну, доча, да, доча, так, доча! Иуда продал, да повесился, а ты продашь и не повесишься!
В туалете вода зашумела, Костя пришел, лёг, укрывается одеялом.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Я пойду — мысль запишу. (Ушёл в туалет, закрылся).
ЖАННА. Сынок?!
КОСТЯ (хнычет). Дай спать?! Возьми в штанах денег, купи бутылку и отстань!
ЖАННА. Встань! Это другая ориентация!
КОСТЯ. У-у, мля, ориентация, слова выучила! Куда ему идти было ночью? Где тут лечь ещё у нас? Ну, что?
ЖАННА. А что мамуля говорит — вы пыхтели?
КОСТЯ. Да у мамули у твоей уже глюки от таблеток и водки! Глушит всё подряд, а потом на стенку лезет! Хватит мне «бэцэпэ» устраивать! Дай спать!
ЖАННА. Мамуля, так? (Нине). «Бэцэпэ» — значит, большое цирковое представление, понимаете? Она натура творческая, пригрезилось. Я б в конечном итоге не потерпела б в своём доме, ведь мама — поэт, мы — дворяны, тыу-пырдыу и так далее… (Роется в карманах джинсов, что на полу валяются). Нет, люди посторонние что-то о нас подумают, что мы что-то не так, а у нас всё, как положено и никак иначе. Я этих вещей исключительно в принципе не позволяю. Ни разврата, ни наркотиков. Выпить — пожалуйста. Это норма, я считаю. (Пауза). Сынок, слатенький ты мой, ты, может, уже и наркоман уже? А, Гулькин? Покажи вены!
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ (пришёл, застёгивает ширинку). Они в член ставят.
ЖАННА. Да? Ну пусть покажет!
Нина курит, хохочет, ходит по коридору.
О, Константин, пощади! (Шарит по карманам). Как я гордилась своим воспитанием! И что? Я кустик обоссаный, я стою и стою, дождь идёт и ветер, а я стою, как дура! А ну покажи! (Нашла деньги, считает, в карман халата прячет). Покажет он, как же! Дождёшься от него! Вот, на хлебушек нам с мамулечкой…
НИНА (смеётся). Я такого концерта сто лет не видела. Я в отпаде просто. Классика! Ну, всё, нет? Наприкидывались? Теперь встали все и пошли. Ну?
КОСТЯ. Я спать хочу, отстаньте!
НИНА. Да мне фиолетово ваше «хочу». Вставать придётся. Я начальник тут.
ЖАННА (плачет). Слатенький, вставай паковаться, она не отстанет!
КОСТЯ. Пакуйте сами, агитаторы! Отвали!
СОФЬЯ КАРЛОВНА. Знайся только с достойными дружбы людьми… Я вот умру скоро, умру, заплачете, да паровоз уехал…
КОСТЯ (кричит под одеялом). Да не заплачем! Лентяюга, я слышу от тебя это двадцать лет! Иди, собирай барахло, ну? Всё я за вас один должен?
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ (шатается, идёт к Нине). Где я вас, всё-таки, видел, а?
НИНА. Я не пью в подворотнях, пенс.
ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Ведь вы Жужа, так?
НИНА (помолчала). А бритвой по глазам? (Тихо). Иди вон отсюда. Ну?!
СОФЬЯ КАРЛОВНА (вдруг, твёрдо). Я никуда не пойду. Я помру скоро.
Пошла на кухню, села на диванчик, глаза закрыла, не двигается.
ЖАННА (растерянно). Мамулечка, и что? И я одна должна карячиться?
НИНА (рыкнула вдруг). Вон!
Жанна и Григорий Иванович схватили куртки, выскочили в подъезд. Григорий Иванович так и пошлёпал в тапочках.
Вышли на улицу, встали на тротуаре возле окна, топчутся, что-то говорят, ругаются. Жанна нагнулась, в форточку стучит матери, та не реагирует. Собаки лают.