Проведал об этом разведчик гяуров из крепости Ахалцих, пошел, принес весть злейшему из гяуров тагавору. Семь тысяч черноволосых гяуров, врагов веры, в кафтанах из собачьей кожи, разорванных сзади до половины, сели на своих пегих коней, чтобы совершить набег; в полночь пришли они к орде Казан-бека, его златоверхие шатры разрушили, его дочь-невесту подобно гусю заставили кричать, на табуны его быстрых коней вскочили, его красных верблюдов угнали, а сына его — Уруз-бека с тремястами джигитами со связанными руками и ярмом на шее в плен увели…»[86]
Рукн-ад-дин ударил кулаком по столу, расплескав кубки, и грозно крикнул меддаху:
— Что за небылицу несешь, старый верблюд! Как мог доблестный бек-огуз сдаться без боя в плен гяурам нечистой веры?
— Султан мой! — взмолился перепуганный меддах, — дай срок, все расскажу твоему величеству, как заставили огу-зы кричать гяуров — врагов веры — на остриях своих пест-рых копий, как их сбросили с коней на землю и пролили их алую кровь. Выручил Казан-хан отрока своего, триста джиги-тов пали в бою мучениками, но их подвиг за веру оказался благословенным, полной победой…
Но уже к султанскому столу, искусно пробираясь между восседающими за столами беями, подходил придворный звездочет, держа в правой руке большой пергамент. Гороскопы астрологов играли большую роль при средневековых дворах, и султан сразу перестал интересоваться подвигами легендарного Казан-бека. Звездочет с низким поклоном протянул пергамент Рукн-ад-дину. Тот покосился на непонятные астрологические знаки и коротко спросил звездочета:
— Когда?
— Наиблагоприятнейший день — через два солнца, о великий из величайших! — таинственно шепнул астролог.
Рукн-ад-дин удовлетворенно кивнул и через эмира двора предложил бейлербею Изз-ад-дину, начальствующему над всеми войсками, неслыханную почесть — сесть за султанский стол. Все присутствующие поняли — благоприятный день великого похода на Гурджистан наконец-то указан небесными светилами…
Глава XVIII. УДАР АМИРСПАСАЛАРА
На городском базаре Севастии с недавних пор появился новый купец из Адалин — немолодой мужчина в высоком колпаке и узком черном кафтане, подпоясанном чеканным серебряным поясом. Бледное лицо его освещали тревожные умные глаза. Купец ничего не покупал и не продавал, дожидаясь предстоящего падения цен на рабов после победы над гяурами. Сидя пока без дела, купец развлекался. Часто видали его, после омовения в одной из бань многолюдного города, за сочным кебабом в соседней харчевне в обществе именитых защитников веры. Сотники и пятисотники охотно принимали угощение тороватого левантинца. После пары кувшинов доброго трапезунтского вина раскрывались их сердца и охотно шли они на расспросы любознательного купца.
— Двадцать четыре племени насчитывают огузы, друг мой. И каждое из них выставляет один туман, а племя кыпик — даже четыре тумана всадников, — со знанием дела повествовал пятисотник гвардейских сипахов Ахмед.
— Ва-алла! Что бы делал падишах без огузов? — неосторожно вставил слово адалиец.
— Пхе! Огузы хороши лишь для охраны рубежей и грабежей, — пренебрежительно выпятил губу сипах. — А для сечи с латниками франтов или курджиев надобна кольчугонос-ная конница. Поэтому со времен Малик-шаха в центре войска всегда располагаются конные сипахи и гулямы падишаха. Вот и я всегда сражаюсь посреди войска! — горделиво заявил Ахмед.
86
Рассказ меддаха дан по народному эпосу «Деде коркут», перевод В. В. Бартольда. Баку, изд. АН Азербайджанской ССР.