Арно:
– Ромен! Ну скажи уже что-нибудь! Как твои руки?
Беатриса:
– Ромен, солнышко, тебе не больно?
Я взглянул на руки: ладони немного красные, но ничего смертельного. Скрипучим голосом я промямлил:
– Думаю, все нормально.
Именно в этот момент я повернул голову направо и увидел мужчину и женщину такими, какими я описал их выше: она сидела на сером пластиковом стуле, он, одетый в черный костюм, стоял как вкопанный, ожидая с таким напряжением, что я, кажется, ощущал его вибрацию. Видимо, я как-то странно на них посмотрел, потому что женщина тут же забеспокоилась:
– Арно, сбегай за доктором. Быстрее.
– Но…
– Пожалуйста. Хотя бы сейчас сделай как я говорю…
Мужчина поколебался, но нехотя послушался.
– Ромен, голова? Голова болит?
Голова? Стоило ей заговорить о голове, как вдруг я почувствовал боль.
– Да, мадам… немного.
– Мадам! – воскликнула она, прижав обе ладони к губам. – Ну же, Ромен! Что с тобой? Ты… ты не узнаешь меня?
Я изо всех сил всмотрелся в нее. Прямые средней длины волосы гармонично обрамляли овал лица. Можно подумать, она только что от парикмахера. В уголках глаз прятались тоненькие морщинки. Прямой нос, четко очерченный красной помадой рот. Брови ее выгнулись двумя арками, придав всему лицу выражение крайнего замешательства. Она буквально заглядывала мне в рот в ожидании ответа. И мне так хотелось успокоить ее, но я не мог.
– К сожалению, я… я не знаю, кто вы.
Снова раздался крик и сдавленное всхлипывание. Отличное начало.
– Ты… ты шутишь, не так ли? На тебя это совсем не похоже, но… других объяснений у меня нет!
Она перешла на визг. Очень неприятный визг. Да и хеппи-энда не предвиделось, потому что я не шутил. У меня не было ни мысли, ни желания шутить. Из осторожности я промолчал, однако это ее не успокоило. Без труда догадавшись, почему я вдруг заткнулся, она воскликнула:
– Ромен! Я же твоя мама!
От шока я потерял дар речи. Эта женщина не могла быть моей матерью, так не бывает. Ее лицо выглядело совершенно незнакомо. Я видел ее первый раз в жизни. Она точно спятила. Или решила подшутить надо мной. Может, она вообще актриса? Может, меня снимают скрытой камерой? Чтобы убедиться в своих догадках, я решил представить, как действительно выглядит моя мама. Та, которую я называл мамой. И я пытался, пытался снова и снова. Снова и снова.
Но столкнулся с пустотой. Белый экран. Черная дыра.
Сердце забилось чаще. Я пытался, искал хоть какую-нибудь зацепку, но не находил. Тогда я решил пойти другим путем. Если у меня есть мама, то наверняка есть и папа. Мужчина в костюме? Я вспомнил, как он выглядит: у меня было мало времени, чтобы рассмотреть все детали, но его смутный образ ничем не отличался от любого другого незнакомца, с которым я пересекся бы на улице.
Тревога внутри нарастала. Я провел ладонью по глазам, потер виски. Женщина рядом болтала беспокойным голосом, но я ее не слушал. Наконец эту стрессовую обстановку нарушил Арно, который вернулся в сопровождении врача.
– Ну что, молодой человек, приходим в себя?
Вопрос привел меня в глубокое замешательство. Как я мог приходить в себя (да и где это вообще), когда с каждой следующей минутой казалось, что себя я потерял? Из размышлений меня вырвали восклицания женщины:
– Это кошмар! Он не помнит, кто я такая!
– Это еще что за новости? – раздраженно спросил мужчина. – Ромен, хватит ломать комедию, пожалуйста!
Я взглянул на него, чтобы получше рассмотреть лицо. Голубые глаза явно давали понять, что он не потерпит тут «всяких шуточек», а нахмуренные брови только добавляли недовольства. Внутренний голос подсказал мне вести себя осторожно, поэтому я промолчал. Заметив, что ситуация сложилась деликатная, врач под предлогом осмотра попросил мужчину и женщину выйти.
Едва мы остались наедине, мне сразу стало спокойнее. Я вздохнул.
– Меня зовут доктор Люка́, я наблюдаю за тобой с тех пор, как тебя привезли на скорой.
На скорой. Почему?
– Судя по всему, ты упал в обморок. Учитель нашел тебя без сознания в коридоре. Должно быть, ты сильно ударился об пол, так как у тебя на лбу огромная шишка, но больше я ничего сказать не могу: никто не видел, что произошло. Ты что-нибудь помнишь?
– О чем? О лицее, о коридоре или о том, что произошло?
Я увиливал от ответа, чтобы выиграть время, сомневаясь, стоит ли вообще отвечать. Доктор мягко улыбнулся. Он был молод, уже с залысинами, но выглядел очень добродушно.
– Обо всем. Вообще.
Очень мило с его стороны. Чтобы не разочаровывать доктора, я снова напряг извилины. Вспомнил ли я про свой обморок? Нет. Про коридор? Снова нет. Про лицей? Ничуть.