Пол стремился выяснить у меня подробности, Джони состроила недовольную гримасу, но Майкл выглядел искренне обеспокоенным.
— Какая ужасная ситуация! Мне так жаль…
— Спасибо. — Я глянула на эту троицу, мужа в позеленевших от травы белых носках, и закутанных в пляжные полотенца дочь и ее жениха, еще в купальных костюмах. — Мы отпразднуем, когда я вернусь, ладно? Уж извините.
— И когда, по-твоему, ты сумеешь вернуться? — спросил Пол, глянув на свои часы.
— Надо прикинуть; сейчас уже два часа… К тому времени, как я доеду до города, заеду в участок, дам показания и все такое, будет уже поздновато возвращаться сюда. Пожалуй, лучше я встану пораньше и приеду утром.
Я уже подумала о своем путешествии. Я могла бы вернуться сегодня вечером, и при других обстоятельствах, вероятно, вернулась бы. Но ведь не только ради успокоения совести Рэймса и процента закрытых дел я решила съездить в город. Эта трагическая новость дала мне возможность просмотреть свои заметки о Томе Бишопе и сделать еще пару звонков. Может, даже поговорить с Бликерами.
— Увы, полагаю, нам придется немного пожить без тебя. — Глянув на детей, Пол шагнул ко мне, обнял и чмокнул в щеку. — Я люблю тебя, милая.
Следующей выступила Джони, обняв меня за шею. Холодная, как рыба, и покрывшаяся гусиной кожей. Она слегка повисла на мне, отчасти вызвав у меня воспоминания о ее раннем детстве.
— Очень жаль, мам.
— Мне тоже ужасно жаль, — ответила я. — Нам следовало бы отпраздновать сегодня вечером. Но мы устроим праздник, как только я вернусь.
Джони отошла, а Майкл, улыбнувшись, послал мне воздушный поцелуй. Подойдя к нему, я похлопала его по руке.
— К счастью для тебя, моя дочь умеет готовить.
— На самом деле Майкл сам отлично готовит, — заметила Джони, посмотрев на него с чистым обожанием. — Скорее всего, сегодня вечером он порадует нас чем-нибудь вкусненьким.
Загадочный Майкл… Его отливающие морской волной глаза казались бесхитростными и честными. Но что-то в их блеске и прищуре под густыми бровями наводило на мысль о том, что им свойственна и дерзость. Я просто не могла пока распознать его целей, хотя обычно очень хорошо разбираюсь в людских намерениях.
Много ли он знал? Каковы, в сущности, его намерения? Знает ли он, что я планирую провернуть в городе?
«Хватит домыслов. Не может же он прочитать твои мысли».
— Ладно, мне пора собираться.
Я переоделась в дорогу и собрала небольшую сумку. Держа в руках телефон и сумку, направилась к «Рейнджроверу». Забравшись в салон, оглянулась и помахала рукой. Они все трое подошли к дверному проему, чтобы проводить меня.
Развернувшись, я начала спускаться по подъездной дорожке, почти с облегчением покидая родню.
Почему? Потому что чувствовала себя виноватой. Потому что меня с детства приучили верить в то, что даже маленькая ложь — будь то просто недомолвка или невинная ложь во спасение — пачкает душу. Ну а если и нет, то бередит точно.
Это не значит, что человеку надлежит быть идеальным и безгрешным. Хитрость в том, чтобы уметь прощать себе грехи, особенно если они действительно предназначены для служения общему благу. Но некоторые люди не всегда грешат ради благородной цели. Они совершают грех ради того, чтобы чего-то избежать или что-то скрыть.
Причем иногда — частенько, на самом деле, — тайные грехи остаются тайными. Погребенными. Вот в чем заключается сила психотерапии — разговорной лечебной терапии. Пробуждать воспоминания, копаться в прошлом, выискивая такие грязные моменты.
Не стоит впадать в особую напыщенность, но все же такое общение сродни религиозной исповеди. Пациент подобен грешнику в поисках прощения. Но если вы не знаете своих грехов или отрицаете их, то очищения достичь трудно. Более того, невозможно.
Поэтому психотерапия зачастую начинается с изучения прошлого пациента. Во всяком случае, так она началась у меня. Как и многие психотерапевты, я начинала как пациент, борясь с собственными душевными трудностями. Мой отец, безвременно почивший, рос единственным ребенком. К подростковому возрасту он уже пил и курил, связавшись с дурной компанией. Его отец тоже умер молодым во время войны, оставив моего отца и его мать в переполненном жилом комплексе в Йонкерсе. Начав пить в подростковом возрасте, Рой к двадцати годам имел серьезные проблемы с алкоголем, хотя ему удалось найти приличную работу и жениться на моей матери Элоизе — гораздо более устойчивой личности, но тоже бывшей в своей семье единственным ребенком.