Мужик сначала таращится на меня, как будто я разгадал что-то уникальное, потом заявляет, что никакой я не больной, а только придуриваюсь. Я уже не слушаю его выводов , меня озадачивает другое - отчего то место, куда я ему выписал адрес, кажется знакомым и даже вызывает какие-то неясные эмоции? Я даже без особого напряжения вспоминаю, где оно находится, но абсолютно не могу понять, какое имеет отношение ко мне, или имело…? Может быть, я и вправду гинеколог? Хотя по разговорам мужиков кажет-ся, что над этим местом трудится не только он…
Спустя несколько дней не слишком продуктивных упражнений в словесности я перехожу к физическим. Попытки подняться я уже делал, но начало моим передвижениям положила санитарка, где-то запропастившаяся с уткой. Ждать ее появления невмоготу и я выбравшись из постели пытаюсь пройтись по палате, вдоль спинок кроватей. Перемещаться самостоятельно вроде бы получается, хотя и с потугами. К счастью соседи спят и не досаждают советами…
Высунувшись в коридор убеждаюсь, что в обозримом пространстве никого нет и отваживаюсь шагнуть за порог. Вдоль стены мне удается беспрепятственно добраться по бесконечному коридору к заветной двери, которую я определяю по аромату. Проблема назревает, и во избежание аварии заранее оттягиваю резинку штанов и шагаю за порог. Кто-то маячит на моем пути, но мне не до него. Видение с воплем исчезает, я даже не успеваю разглядеть кто это, но по голосу догадываюсь, что женщина. Если судить по оброненной швабре – та самая санитарка.
На обратном пути пытаюсь понять, чего она так испугалась. То, что я извлек из штанов, ничего особенного не представляет. Как у всех. По крайней мере, такой же я видел на каком-то плакате, или на стенке. В размышлениях я не сразу замечаю, что не один. Кто-то параллельно со мной, пробирается вдоль противоположной стены. Я вижу его боковым зрением, мне становится страшно, но повернуть голову не решаюсь. Замедляю шаги и чувствую, что преследователь делает то же самое. Не выдерживаю и резко поворачиваюсь. Только увидев, что незнакомая фигура тоже замерла, понимаю, что это мое отражение.
Впервые после возвращения из ниоткуда вижу себя и не могу поверить в то, что вижу. Приближаюсь к зеркалу и разглядываю коренастого мужика с бледными щеками и подбородком. Остальная часть лица чуть темнее. Боевая раскраска. Правда, на голове, с которой только вчера сняли повязку вместо разноцветных перьев короткие волосы сероватого цвета. Для убедительности шевелю бровями, открываю рот, строю гримасы. Изображение послушно повторяет мои ужимки. Значит все-таки мое.
Еще в палате, рассматривая соседей, я пытался представить, как выгляжу сам и это представление оказалось очень далеким от нынешней картинки. По убеждению на меня должно было выглянуть привлекательное лицо брюнета с карими глазами, с вьющимися густыми волосами до плеч, с крепко сколоченной фигурой, ягодицами, напрягшимися от… чего? Неважно. Но то, что я вижу в отражении похоже на обман зрения. Грязное стекло?
Стаскиваю с себя пижамную куртку и протираю ею зеркало. Ничего не меняется, разве что рожа становится еще страшнее. Теперь понятно, отчего несчастная женщина, с которой я столкнулся в туалете, вышибла лбом дверь. А тот предмет, который я извлек из пижамных штанов и на который грешил ни при чем. Не автомат же Калашникова… Другими словами я жутко не нравлюсь самому себе.
Огорченный, ползу в свою палату и забираюсь под одеяло с головой. Перед тем как заснуть пытаюсь как-то успокоить себя. Какая, по сути, разница, как выглядишь. Хоть чем-то отличаешься от других. Те, кто на соседних кроватях – не лучше. По крайней мере, гроссмейстер пострашнее будет. Может быть надо почаще подходить к зеркалу, чтобы привыкнуть к своему образу…
Невропатолог своей навязчивой идеей с рисованием достал меня окончательно. Сегодня он приволок несколько листов бумаги и карандаш, один вид которых почему-то вызывает у меня предсмертные судороги.
- Попытайтесь все же изобразить что-нибудь.
После шока у коридорного зеркала у меня дурное настроение, мне хочется рыкнуть что-нибудь из репертуара моих соседей, но я воздерживаюсь и молча сую его подношение под подушку. Когда он уйдет, выброшу все к чертовой матери в урну, потому, что никакой я ни художник и, скорее всего никогда им не был, иначе от одной только мысли об этом занятии у меня не возникало бы ощущение, что тебя хотят выставить без штанов на площади. «Делайте со мной что хотите, только не ставьте на вид...» вылезает откуда-то очередная околесица. Не знаю, почему, но если бы вместо рукоблудия с карандашом врач предложил бы мне рыть траншею, я бы согласился скорее.
Я уже вполне ходячий и невропатолог, который ежедневно навещал меня теперь не сидит как белая ворона у моей постели. По договоренности с ним, я должен сам прийти в его кабинет, если в моих травмированных мозгах зародится очередной «кроссворд», и доложить об открытии. Словестные изыскания продвинули нас недалеко - теперь я знаю определенно свою половую принадлежность и как выгляжу со стороны. Мои экскурсии к зеркалу постепенно меняют мое отношение к тому, что там отражается. Конечно, это не воплощение той иллюзии, с которой я расставался в первый день прозрения, но и не то чудище, что выглянуло на меня в первый раз.… Если не ошибаюсь – этот процесс называется смирение. С чего в моей черепушке застрял какой-то монументальный образ Аполлона, понятия не имею. Может быть, я был им в прошлой жизни? Да, собственно, сейчас-то какая разница, коль это в прошлом.
Желание выяснять, кем я был в прошлой жизни у меня все меньше, но понимаю, что если буду упрямиться, живо вылечу за дверь. За которой я не знаю, что меня ждет, но чувствую - хорошего там мало. А здесь меня устраивает все и уютная палата, и длинные коридоры и туалет и ванная комната…
Мое приспособленчество, похоже, просек невропатолог, потому что в одну из встреч задает мне вопрос как раз на эту тему.
- Вы чувствуете себя здесь как рыба в воде.
Он смотрит на меня озадаченно, и я помогаю ему справиться с очередным подозрением.
- Нет, к медицине я, не причастен.
Чтобы он отстал, я обещаю больше ходить, на что тот хмыкает.
- Да я и не об этом. В вас должно зреть желание выйти отсюда, окунуться в жизнь, вернутся к ней, а что-то не просматривается…
Размышления его я слушаю с ужасом, потому что никак не хочу никуда окунаться. Я и плавать то, наверное, не умею.
После пугающих бормотаний врача я стараюсь попадаться на глаза персоналу пореже, но все время лежать невмоготу. Соблюсти конспирацию, однако, удается не всегда. Сегодня я нарушил ее по собственному недомыслию. Пробираясь по коридору в сторону санитарной комнаты за одной из дверей слышу шум воды, и принимаю ее за вход туалет. Мне не приходит в голову, что там может кто-то быть и представшая передо мной в полный рост обнаженная женская фигура под душевой сеткой, лоснящаяся от воды, очередная неожиданность. Я вижу шоковое выражение на лице, взгляд, прикованный к определенной точке моего тела, опускаю глаза.…
Эти мои преждевременные приготовления опять меня подводят. Я, конечно же, снова поторопился извлечь свой шланг. Может быть, она решила, что это предложение. Хотя не знаю, зачем ей это нужно. Похоже, передо мной все та же санитарка я уже жду истерического вопля и пячусь назад, но она молчит и смотрит как-то странно. Облегчив свои страдания в заветном месте, я начинаю сомневаться, что поступил в душевой правильно. Наверное, ей надо было в чем-то помочь. Я останавливаюсь у ванной комнаты, шума воды не слышно, тяну к себе дверь, но она уже заперта.
Мои похождения не проходят бесследно. Я не в состоянии сомкнуть глаз, перед которыми все еще ее небольшая грудь, поблескивающая в тусклом свете лампочки, рельефный животик слегка расставленные бедра и курчавая шерстка между ними. Почему-то нестерпимо хочется увидеть эту картинку вновь. Может быть, я в той прошлой жизни был фотографом? Или все-таки художником? Вспоминаю о бумаге в тумбочке и карандаше, неосознанно достаю провокационные предметы и вычерчиваю одну кривую линию, вторую…