Джеймс дочитал рукопись и отложил листки в сторону. Он был взволнован и напуган, хотя вряд ли смог бы объяснить причину своих страхов. Эта история, несмотря на пропущенные страницы, на всю ее театральность и условность, разворошила что-то в душе. События и переживания героев, несомненно вымышленные, казались удивительно знакомыми.
Некоторые образы полностью совпадали с воспоминаниями или галлюцинациями, которые преследовали его самого. Кровавая отметина на яблочной мякоти; ревнивая девушка, разбросавшая по полу его одежду; ночная встреча с полицейским. Сначала он вспомнил эти события, затем прочел о них. Разве такое возможно? Как разгадать тайну? Джеймс чувствовал, что разгадка близко, прямо перед глазами, но, как бывает часто, именно поэтому он ее не видит. Он вспомнил детективный рассказ Эдгара Аллана По, в котором полиция, сбиваясь с ног, искала письмо, пришпиленное к стене на самом видном месте. Неужели разгадка его тайны столь же очевидна? Что же я упустил, спрашивал он себя, где сбился с пути?
Я едва удерживался от смеха, наблюдая за его конвульсиями. Но я не выдал себя. Как-никак, мне и самому некогда довелось испытать те же чувства.
Остаток дня Джеймс копался в вещах, которые обнаружил в шкафу. Виниловая пластинка «16 Lovers Lane». Замусоленный томик Борхеса — английский перевод «Лабиринтов» (книжка была открыта на рассказе «Фунес, Помнящий», который Джеймс все это время читал по-испански). Он вздрогнул, заметив на полях надпись от руки «Память — это ад». И главное, Джеймс нашел множество фотографий: Иен Дейтон, Грэм Оливер, Лиза Сильвертон, Анна Вэлери. Снимки были сделаны в доме, на заднем дворе, в комнате, где он сейчас стоял. В коробке оказалось еще несколько фотографий бледной пухленькой девушки, которая (вдруг вспомнил Джеймс) когда-то была в него влюблена.
Он перебирал фотографии, ощупывал вещи, а вокруг кружились воспоминания. Дюжины, сотни воспоминаний — настоящая пыльная буря. Как это ни странно, однако Джеймсу не удалось обнаружить ни одного собственного снимка, ни единого упоминания о себе в блокнотах. Как же так, недоумевал он, я помню эти лица, имена, эти куртки и рубашки. Они удивительно подходят мне, заполняют дыры в моей памяти, а меня самого в них нет. Словно кто-то стер из этой истории упоминание обо мне.
Внезапно его озарила догадка. Все так просто, мысленно воскликнул Джеймс. С чего это я решил, что эти вещи и фотографии принадлежат Малькольму Трюви? А что, если они мои собственные? Это объясняет, почему меня нет на фотографиях, — просто я в тот миг щелкал затвором. И почему обо мне не упоминается в блокнотах — для автора я никакой не Джеймс Пэдью, а я, я сам. И старая пластинка, которую я считал потерянной, тоже принадлежит мне.
Но если так, то зачем все эти вещи Малькольму Трюви? Кто он? Джеймс приложил ладони к лицу. Голова кружилась, свет в комнате медленно угасал. Он не ел с утра и чуть не падал с ног от усталости и голода.
Джеймс спустился вниз. Снова зазвонил телефон. Кто же так отчаянно, так терпеливо пытается дозвониться?
Джеймс вошел в спальню и, прежде чем задернуть шторы, выглянул в окно. Ветки каштана качались на ветру; от припаркованного фургона на тротуар падала тень; свет из окон в доме напротив рассеивал синие сумерки, но поверх этой картинки в окне маячило лицо. Поначалу Джеймс решил, что это лицо Малькольма Трюви, но после мгновенной паники понял, что видит собственное отражение. Он отступил от окна и всмотрелся. Как странно, да я просто вылитый…
— Так и есть, — прошептал Джеймс, — все сходится.
Вот почему он получал письма, адресованные Малькольму Трюви, вот почему его ненавидит Грэм Оливер. Именно поэтому Джеймс так сочувствовал Мартину Твейту! И песня. Это он ее сочинил. И он же, Малькольм Трюви, — автор «Признаний убийцы». Значит, он, Джеймс, и есть Малькольм Трюви! Джеймс вспомнил лицо Трюви в витрине секс-шопа. Тогда его глаза встретились с зеркальным стеклом. Так значит, он смотрел на собственное отражение!
Несколько мгновений Джеймс сидел словно загипнотизированный. Затем в уши снова вторгся назойливый звонок. Только теперь, раз он и есть Малькольм Трюви, на другом конце провода вполне может оказаться… э… Анна Вэлери! Вот моя цель, мой секрет, мой грааль!
Он вытащил из ящика для инструментов ножовку и принялся пилить деревянный ящик. Стон металлических зубьев заглушал звон. Не успею, с отчаянием понял Джеймс. Пока я допилю, там положат трубку. Вспомнив, что в сарае должен лежать топор, он выскочил из дома. В саду было темно, и Джеймс не сразу нашел сарай. Все это время он молился, чтобы на том конце не вешали трубку. Схватив топор, Джеймс бегом вернулся в дом. Тяжело дыша, он стоял перед белым ящиком. Перед глазами плыло. Какое-то мгновение Джеймс слышал только звук собственного дыхания и уже решил, что телефон навеки умолк, потом заставил себя дышать медленнее и прислушался.