Я кашлянул, и он обернулся. Губы тронула улыбка, но глаза продолжали пристально разглядывать меня, словно ища чего-то. Лицо показалось мне знакомым, и я сказал ему об этом.
— Пожалуй, — согласился он, — хотя ты видишь его впервые, и пройдет еще немало времени, прежде чем ты увидишь его вновь.
Я хотел спросить, откуда он знает, но он продолжи:
— А вот я видел твое лицо. И хорошо его запомнил.
Я узнал голос. Почему-то звук его вызывал во мне неприятное чувство.
— Кто ты? — спросил я.
Он снова прильнул к перископу.
— Если я скажу, ты не поверишь.
— А вдруг поверю?
— Я — Малькольм Трюви.
— Пожилой чудак, увлеченный скрабблом?
— Я — Томас Риал.
— Несуществующий чешский философ?
— Я — Мартин Твейт.
— Вымышленный персонаж детективной истории времен королевы Виктории?
— Я — все эти люди, но их имена мне не принадлежат.
— Как же тебя зовут?
— Джеймс Пэдью.
— Какое совпадение, — протянул я с сарказмом.
— Если хочешь, могу доказать, — пожал он плечами. — Я знаю такие подробности твоей жизни, которые не ведомы никому, кроме тебя.
И он принялся перечислять имена моих старых школьных приятелей, адреса домов, в которых я некогда жил. Он знал даже девичью фамилию моей матери! Даже обстоятельства одного довольно стыдного происшествия, случившегося на мой восьмой день рождения!
Когда он закончил, я был вне себя от злости.
— Ты прочел мои дневники! — крикнул я.
— Не стану отрицать. Конечно, я читал наши дневники.
— Наши?
— Меня зовут Джеймс Пэдью. Я родился двадцать второго июля тысяча девятьсот семьдесят третьего года. В следующем месяце мне исполнится тридцать шесть.
Теперь я понимал, почему его голос и манера кажутся мне такими знакомыми. Этот голос я слышал в записи, а лицо видел на фотографиях. Очень похожее на мое, только старше и смуглее.
— Не верю, — продолжал упорствовать я.
— Помнишь, ты же сам хотел встретить старшую версию себя самого, кого-то, кто возьмет тебя за руку и выведет из лабиринта.
Я молча смотрел на него. Издевается он, что ли?
— Это всего лишь детская мечта. К тому же сейчас апрель, а не июнь.
— Для тебя — да, а для меня на часах одиннадцать часов прекрасного летнего утра, день обещает быть жарким, а я сижу на кухне в доме… — он запнулся, тщательно взвешивая слова, — где теперь живу.
— Так вот оно что, я сплю, — облегченно вздохнул я, — сплю и вижу сон.
— Да, ты видишь во сне меня, а я — тебя, хотя я и бодрствую. Понимаешь ли, я пишу о тебе книгу.
— Книгу? — Я рассмеялся. — Что за книгу?
— Она начинается с того, что ты ломаешь лодыжку, когда бежишь по лестнице к двери квартиры, где живешь вместе с Ингрид…
— Ха! Кстати, а как сломал руку ты?
— Поскользнулся, когда играл в теннис. Сырой корт…
— Я не играю в теннис.
— Скоро начнешь. В этом году.
— Ладно, а почему ты хромаешь?
Впервые с начала разговора самоуверенность гостя улетучилась, словно мне удалось ранить его тщеславие.
— Ну, вообще-то это ты виноват, — процедил он с деланой улыбочкой.
— Я? Что за ерунда!
— Когда доктор снимал гипс, он прописал тебе физиотерапию, но ты ни разу не сходил на процедуры…
— Э-э… и правда, я забыл.
— …поэтому сухожилие утратило гибкость. И со временем ты стал хромать, хотя это почти незаметно.
Наступило молчание. Гость снова уставился в перископ.
— Что за чудная ночь, — пробормотал он.
Я не знал, что сказать. У меня было о чем расспросить его, но я боялся, что меня вряд ли обрадуют ответы.
Гость словно прочел мои мысли.
— Наверное, тебе интересно, что случилось с тобой в будущем?
— Вряд ли ты согласишься ответить.
Во взгляде гостя появилась какая-то странная мягкость.
— Ну, подробностей от меня не жди, хотя уверяю, хуже уже не будет.
Он протянул руку и коснулся моего плеча. Я инстинктивно отпрянул. Гость печально улыбнулся.
— Послушайся моего совета: забудь о будущем, живи настоящим.
Мы снова помолчали. Наверняка он думал, что я пытаюсь переварить его поучение, а я тем временем заметил в его рассуждениях серьезный изъян.
— Так значит, ты помнишь, что случилось с тобой в тридцать?
На лице гостя промелькнуло удивление, прежде чем на смену ему вернулась обычная улыбка всезнайки.
— Брось, разве кто-нибудь помнит свои сны?
— Верно, но ты сказал, что читал мои дневники. Разве там ничего об этом нет?