Выбрать главу

Иной раз под влиянием страха я совершал необъяснимые поступки. Однажды я влюбился в девушку, которую звали Джудит… или Джулия, уже не помню, впрочем, не важно. Темноволосая, коренастая и грубоватая, она вечно конфликтовала с учителями. Тем не менее я начал засматриваться на нее в очереди в столовой и к школьному автобусу. Я просто смотрел не улыбаясь, ничего не говоря. Обычно стадия страха длилась от силы неделю, а за ней наступал крах иллюзий, ярость, отчаяние, отвращение к себе, покорность, отречение и, наконец, забвение. Однако с Джудит стадия страха растянулась на века, ну или, если быть точным, на несколько недель. Скорее всего, это был не страх, а своего рода беспричинный вызов. День за днем с расстояния двадцати — тридцати футов я разглядывал ее лицо, блузку или шов на юбке. Бог знает какое у меня было при этом выражение лица (наверняка совершенно полоумное) и чего я намеревался этим достичь, но я упрямо продолжал смотреть на Джудит.

Все закончилось однажды вечером на спортивной площадке. Я стоял на небольшой возвышенности и смотрел на Джудит. Она болтала с подружками и, как обычно, прекрасно сознавала, что я на нее смотрю. Девочки перешептывались и бросали на меня враждебные, любопытные, а кое-кто и довольные взгляды. Неожиданно Джудит, оставив подруг, решительно направилась ко мне. Как ни удивительно, но я ощущал странное спокойствие. Я не сводил с нее глаз: тесная белая кофточка, короткая темно-синяя юбка, из-под которой виднелись ляжки, обтянутые блестящим черным трико. Она смотрела прямо на меня и подходила все ближе. Наконец, побледневшая и взволнованная, Джудит взобралась на холм, встала рядом со мной и тихо произнесла: «Ну…» Однако прежде чем она успела сказать что-нибудь еще, я, изобразив на лице раздражение и скуку, процедил: «Чего уставилась?»

Были и другие… дюжины, десятки, но моя любовь к Джейн Липскомб оставалась неизменной. Сегодня мне кажется, что все эти влюбленности были подсознательной попыткой изгнать призрак Джейн, освободиться от привязанности к ней. Как я уже говорил, между двумя пиками влюбленности (в четырнадцать и в семнадцать) мне удавалось удерживать свою страсть в рамках. Я любил Джейн. Джейн знала об этом, и ей это нравилось. Мы флиртовали. Бог мой, это продолжалось годами! Иногда мне кажется, что так Джейн отыгрывалась за то равнодушие, которое я проявлял к ней, когда мы были детьми. Вообще-то я уверен в обратном: сознательно Джейн никогда не хотела причинить мне боль, я просто был для нее приятным отвлечением посреди серой и тоскливой школьной обыденности. Я возбуждал ее, а потом она шла домой, и там был Трев, который мог трахать ее сколько душе угодно.

Я старался не вспоминать о Треве, и иногда мне это удавалось. Я даже не знаю, как он выглядел, хотя вполне могу себе представить. Джейн редко упоминала о нем. И только в выпускном классе я начал понимать, что в их отношениях все было не так уж безоблачно.

Однажды Джейн пришла в школу с заплывшим глазом. Несколько раз я замечал синяки на ее предплечьях. Теперь я вспоминаю, что Джейн вообще редко обнажалась. Весной и осенью, когда выдавались погожие деньки, мы всем классом проводили перемены на школьном дворе, готовясь к урокам или просто греясь на солнце со стаканчиком кофе в руке. В отличие от остальных девчонок Джейн никогда не носила топы без рукавов и короткие юбки, а вечно ходила в футболке, джинсовке и длинных шелковистых юбках лилового, оранжевого или черного цвета. Оглядываясь назад, я удивляюсь, почему я не догадался раньше? В оправдание себе могу лишь заметить, что в те времена кроме Джейн я увлекался многими девушками, к тому же, пусть я никогда не видел тело Джейн обнаженным, осязал ее я достаточно часто.

Наши игры с годами становились все смелее и отчаяннее. Пять раз в неделю мы сидели за одной партой на уроках английского. Умножьте на час пятнадцать — столько времени мы вдыхали ароматы друг друга, а моя нога тесно прижималась к бедру Джейн. Самым волнующим было то, что предшествовало касанию: трепет в груди, напряжение, неизвестность. Дюйм за дюймом, неделя за неделей мы все больше становились пленниками этой привычки. Должно быть, со стороны мы иногда выглядели странно, и я до сих пор не понимаю, как мы умудрялись отвечать на вопросы о «Венецианском купце» или поэзии Гарди. Как бы то ни было, никто ничего не заподозрил, по крайней мере пока я не начал давать волю рукам.