Войдя в здание вокзала, и открыв дверь ее кабинета, Чернов с удивлением обнаружил, что за ночь ничего не изменилось. Сидевшая, как и вчера, Марина склонилась над документами и на него никак не реагировала. Он помахал перед ее лицом букетом из семи роз, но и это не произвело на любимую никакого впечатления.
— Марин! — осторожно начал Чернов, кладя цветы на стол. — Ты чего? Может, я тебя обидел? Может, не должен был без тебя уезжать в отпуск? Ну, ты же видишь, что я раньше вернулся. Тоскую я без тебя. А? Девочка моя. Ну что же ты молчишь? Ну, скажи хоть словечко, — и Чернов, обойдя стол, опустился перед подругой на колени и взял ее руку в свои ладони.
Марина медленно ее отняла и, подняв от документов глаза, с удивлением посмотрела на Юрия. Взгляд ее был странным. Казалось, девушка не понимает, кто перед ней и чего он хочет. Лицо было спокойным, вчерашнее раздражение исчезло, но прежняя Маринка так и не вернулась. Не было сияющей улыбки, не было рук потянувшихся к его шее, не было поцелуя при встрече. Перед Черновым сидела абсолютно чужая девушка жутко похожая на его Маринку.
И тут Марина упала лицом в свои ладони и быстро, быстро стала тереть ими кожу. Казалось, что она пытается вырваться из какого-то кокона, в который она неизвестно как попала. Это длилось минуты три. Но ничего не произошло. Она молча отвернулась от Чернова и снова принялась просматривать служебные документы.
— Ее надо отвезти в больницу, — в растерянности подумал Юрий, выходя из здания вокзала. — Она просто больна. Ничем другим я ее состояние объяснить не могу. Надо с кем-нибудь проконсультироваться. Попросить совета. Мне одному с этим не справиться. Надо идти на работу, может Смирнов что придумает…
Переживания о Марине отодвинули на задний план мысли о беспамятных. Душа стала похожа на песочницу, в которую ходят в туалет коты. С таким вот настроением он появился на службе, и понял, что всё это было только началом…
Не успел он переступить порог родного отделения, как буквально уткнулся в необъятную грудь своего приятеля Сашки Смирнова.
— Привет, Чернов, — донеслось до него откуда-то сверху. — Начальство сказало, что ты скоро появишься. Я тебя тут уже минут пятнадцать дожидаюсь. Так сказать, стою в почётном карауле.
— Иди ты… к мавзолею, — пробурчал Чернов и попытался просочиться по лестничному пролету между плечом приятеля и стеной, но у него ничего не получилось. — Там тебя как раз и не хватает. Мне караул ни к чему. Я то ещё, слава богу, жив.
— Что, браток, никакой личной жизни? — спросил Сашка, на что Чернов скрежетнул зубами. Он уже и не знал, что делать. Какие уж тут советы, если человек так и брызжет юмором. То ли ругаться, то ли смеяться. Но в смирновском простодушном, почти детском взгляде, было столько участия, что он немедленно выбрал второе.
— Отстань, мент. Без адвоката я тебе больше ни слова не скажу.
— Понятно, — протянул Смирнов, и тяжело вздохнул. — Значит, что-то случилось…. Ладно, обойдусь без тебя, — и он развернулся, идя в сторону дежурки и встряхивая в недоумении плечами, словно обижаясь на неискренность друга. Чернов, сообразив что, перегнул палку, догнал его и положил ему на плечо руку.
— Ну, давай Сань, говори, у тебя то, что произошло?
— Да ну…, - он замялся. — Не буду я тебе серпом по… по сердцу. Иди отсюда.
— Колись, гад, — Чернов попытался нахмуриться.
— Ну… Ты же в курсе, Юрок, я ведь уже вторую неделю холостую. Жена с дочкой, в Донецк к теще укатили. А вчера позвонила, скучаю, говорит. Да и я уже, тоже, — он провёл ребром ладони по горлу. — Не поверишь, Юр… Во, где мне эта холостяцкая жизнь. В общем, сегодня вечером девчонки возвращаются, а мне на сутки заступать, пом. дежем. Вот я и подумал, махнуться с тобой сменами. Думаю, как хорошо, что Юрок вернулся. Твоя смена ведь только на следующей неделе… А с другой стороны стыдно. Тебе самому с Маринкой пообщаться хочется.
— Махнуться говоришь… А я то думал, что ты хочешь доверить мне торжественную встречу твоей семьи. Оркестр на перроне, цветы, и всё такое, — Чернов пытался говорить, как можно серьёзней, но Смирнов расколол его в два счёта. Мало того, что он был неплохим опером, он ещё и умел быть хорошим другом. Не задавал вопросов, когда не спрашивали, и оказывал помощь, когда не просили. Почти семь лет их дружбы, привели к тому, что он знал Чернова вдоль и поперёк.