А потому просто завис, бегая глазами от фигуры к фигуре в невозможности определиться, что мне нравится больше… Темные гладкие волосы или светлые колечками? Попа крепкая, но с кулачок, или пышная, к которой пришлось бы примериваться, как к тем деревьям? Сиськи мелкие и торчком или большие, едва удерживаемые лоскутками ткани?
Ох, уж эти лоскутки! Главное-то они от меня все-таки скрыли…
Но мне хватило. В жар кинуло так, что припекло, не только пах, но и уши! Трусы опять стали малы, и я попытался сдвинуть придавившую писюн резинку. Нащупал самый настоящий огурец! Отдернул руку и схватился за грудь. Показалось сердце, уж не знаю, от страху или просто до кучи к остальному, из-под сейчас ребер выскочит.
Решил сматываться отсюда и на голых женщин больше не глазеть.
Дальше было легче, там зарядкой занимались одни толстухи, притом полностью одетые и совершенно неповоротливые. Чего вроде легче, делать с вытянутой над головой рукой боковые наклоны?! Нет, эти жирдяйки кряхтели так, что было слышно даже мне на краю поляны!
«Так их, гонять побольше, чтоб настолько не разжирались!»
Но нет, немолода уже, но вполне стройная женщина, которая видно руководила занятием, не покрикивала на них, а лишь ласково подбадривала:
— Умницы! Вот так, аккуратненько, без нажима, гнемся насколько можем!
Позади всех, но ближе всего ко мне, стояла самая, наверное, толстая из занимающихся, так она и вовсе тихонечко постанывала. И вот та, которая должна была бы гонять их нещадно за такие-то телеса, подошла к ней и принялась наглаживать спину.
— Тихо, тихо, Роза, осторожно! Но все же старайся, ты ж понимаешь, что с твоей двойней, если не заниматься, вообще с кровати не встанешь.
Я так вот ничего не понимал — ни по ситуации, ни по словам…
Но догнал, что нагляделся уже на местные чудеса и пора мне сваливать к выходу. Как был на корячках, так и стал пятиться назад. Все дальше и дальше от края площадки.
— А ты что такое делаешь? — раздался совсем рядом со мной звонкий голосок.
«Ну, все, допрыгался… вернее, доползался!», — понял я.
Обернулся испуганно, поскольку как-то сразу вспомнилось, что бывает с теми, кто без допуска обнаруживают в рубке! Когда великий хочун вел меня сюда, я как-то такую ситуацию даже не рассматривал…
Видно пока крался под крайними ветками, и все мое внимание было отдано площадке, я не заметил, что приблизился к еще одной дорожке, выходящей из глубины парка. И вот теперь, на ее краю, стояла девочка и с интересом меня разглядывала. Рядом, на том же краю дорожки находилась лавочка, а на ней лежала раскрытая книжка. Видно здесь девочка и сидела, пока я не выполз сюда, ей напоказ.
Не поднимаясь в рост, с корячек пересел на корточки и, выставив ладонь, попросил:
— Не пугайся только, и не ори. Ладно?
— Ладно, — кинула она, — не буду пугаться, я ж не глупая, бояться человека. Вот говорят, где-то за границей Корабля, водятся страшные звери, их бы, наверное, испугалась. А тебя-то зачем? Ты не страшный.
«И на том спасибо»
— А «не ори», это значит «не кричи»? — уточнила она.
— Ну да, — подтвердил я, соображая, как мне от нее отвязаться и смыться в заросли, а то, не ровен час, еще кто-нибудь объявится. — Я пойду? — спросил я, поднимаясь на ноги и потихоньку отступая от дорожки.
— И мы даже не познакомимся? — расстроенно спросила девочка. — А мне так хотелось поговорить с тобой. Ты такой необычный — как мужчина, но только маленький, я таких не видела еще. Да я и взрослых-то мужчин вижу редко, иногда только сталкиваюсь с отцами, когда они к нашим матерям на сеанс оплодотворения приходят. Да еще врачи иногда бывают, только чаще все же женщины…
Последнюю фразу девочки я пропустил мимо ушей, а вот предыдущая меня заинтересовала:
— Оплодотвоне… ния, это чё и зачем?
— Да как же?! — удивилась девочка, — Делать новых членов экипажа. Ты разве не знаешь?
— Нет, не слышал такого слова.
— Ой, да ладно?! Когда отец приходит к Матери, то это обычно «для оплодотворения», врачи между собой частенько говорят — «случка», когда считают, что их не слышат. Маленькие девочки, не в счет. Когда то же самое происходит с милостивицами, то есть, не для зачатия нового члена экипажа, то говорят «секс». Хотя, у постоянных пар это тоже так называется, но иногда и «любовь». Я не совсем разобралась, в чем там разница пока, но думаю, она есть, — серьезно излагала моя мелкая собеседница.
А я стоял, как дурак, и в очередной раз глазами хлопал. Дожили — ребенок явно младше меня, да еще девочка, а знает о таких вещах вон сколько!
— Умная, да?! — вызверился я.
— Не глупая, — подтвердила она, опять на полном серьезе.
— И откуда ты все это знаешь? — тут я усмехнулся.
— Сказала же, слушать умею! — девчонка коснулась пальчиками своих ушей. — Взрослые много говорят, при этом считают, что дети не понимают о чем речь.
— Так и ты вроде не все разобрала, — подсказал ей, продолжая насмешничать.
— Да, бывает, но вопросы задаю.
— И отвечают?! — а вот эта проблема была для меня животрепещущей.
— Нет, конечно, не всегда. Но я запоминаю, а потом опять слушаю. И знаешь, частенько все и разъясняется. А то, что нет… ну пусть подождет своего часа! — улыбнулась она. — А вообще-то, о том, что происходит между женщиной и мужчиной нам и так рассказывают.
О как! А нам ни гу-гу!
Вот теперь мне стало интересно, и я обратился к девочке:
— Пойдем, отойдем подальше, а то если меня увидят, то выгонят и больше я сюда придти не смогу, и поговорить тебе будет не с кем.
— Поговорить я найду с кем. Правда, не с таким интересным. Пойдем, спрячемся, — все же согласилась она.
«Любопытная она, на то был и расчет!»
Мы углубились в сторону от дорожки, и уже там, среди деревьев, подались дальше, к задней стене парка. Когда вокруг уже сгустились тени, плюхнулись прямо на траву и первое, что сделала девочка, это протянула мне руку, со словами:
— Я Фрэзия, а тебя как зовут?
Я пожал ее ладошку, поражаясь немощной тонкости пальцев, и ответил:
— Хвост.
— Чего? Какой хвост?! — возмутилась эта Фрэзия. — Я к тебе по-хорошему, а ты издеваешься!
— Ничего я не издеваюсь, меня действительно так зовут — прозвище у меня такое.
— А, понятно, — успокоилась она, — но прозвище, это не настоящее имя. А хотелось бы узнать то, с которым ты зарегистрирован, как член экипажа.
— Ну, тогда Зак Два Восемь, — сдался я. В общем-то, не жалко.
— Что, прямо так, с цифрами? — поразилась она.
— Конечно. Нам, мальчикам с нижнего яруса знаешь, как имена дают?
— Не-а, — замотала головой девчонка.
— Для членов экипажа с нижней палубы есть список простых — коротких, имен. Не знаю, десятков шесть, может больше, и к ним числительные до ста, это чтобы на всех хватало. Когда кто-то умирает с таким коротким именем, то оно возвращается в список и его дают маленькому мальчику, только что появившемуся в экипаже. Ясно?
— Ага… — протянула Фрэзия.
— Потому я свое не люблю… во-первых, его уже носил не один человек до меня, а во-вторых, таких Заков с другими номерами полно еще по Кораблю ходит. А прозвище — мое собственное, полученное потому, что я быстрый, как хвост у щера! — все же не удержался и похвастался я.
— Да ну! — восторженно воскликнула на это моя собеседница.
— Наверху, в рубке, к примеру, имена детям дают, какие хотят. У тебя вон тоже красивое — Фрэ-эзия.
— На самом деле у нас, в материнском отсеке, девочки имена получают примерно по тому же принципу, как и у вас. Никто не думает над ним, не выбирает, просто берут старую книгу, в которой все-все про растения написано, даже про те, что сейчас на Корабле уже не растут, выбирают картинку с каким-нибудь цветком и его название становить именем для девочки. А тем девушкам, которые потом в милистивицы идут, и вовсе меняю на другое. Но тоже, наверное, над ним не сильно думают. Я, конечно, понимаю, что Фрэзия звучит лучше, чем Зак, но, в общем-то, разницы нету.