Это хуже смерти — это забвение.
Амону стало дурно, тошнота накатила совершенно неожиданно, как и слабость в ногах. Стало так душно и не хватало воздуха. Он пытался вздохнуть, но воздух втекал в лёгкие как тягучий сироп, раздирая их до хрипа. В панике сорвался с места в попытке оказаться на открытом пространстве, но в кого-то влетел и был поддержан, чтобы не упасть.
- Осторожней, — сказал тот, в кого Амон врезался, но его голос звучал приглушённо из-за сильного сердцебиения набатом стучащем в ушах. — Эй, ты в порядке?
Да в каком он порядке может быть?
Грудь и лёгкие жгло перед глазами всполохи света. Амон пытался вздохнуть, но не чувствовал воздуха.
Он должен что-то сделать. Сделать хоть что-то. Он не хочет вот так просто исчезать.
Он ни за что не исчезнет.
Он точно займёт место в Судьбе мира.
Чтобы ему для этого не пришлось сделать.
Он точно будет жить.
Яркий свет заполонил собой всё, разрывая тьму.
* * *
В ожидании, когда наконец-то наступит рассвет и он сможет сбежать с этого скучнейшего бала за последние десять лет, Стен уже не пытался подавить зевки. Если до полуночи время как-то двигалось, но после казалось, что запрягло улитку, потому что не могут шесть часов по ощущениям быть как все двенадцать.
Всё из-за неожиданного мнения глав о том, что отсутствие веселья на Самайне сможет хоть немного утихомирить духов-предков рода Лионса, возмущённых похищением его останков. И это несмотря на старания Виктор умаслить их церемониями. Но духи не были бы духами, если так просто сдавались. У них ведь целая вечность в запасе, не то что у живущих смертных. И потому в праздничном зале Основателей не звучала музыка, отсутствовали украшения, и никто не танцевал, боялись даже засмеяться.
Члены кланов тихонько передвигались по блестящему паркету между высокими белоснежными колоннами, подпирающими украшенный фресками купольный потолок и не знали, о чём бы ещё им поболтать до окончания ночи. Атмосфера поистине гнетущая и сонная. Но несмотря на свою сонливость, Стену приходилось быть начеку и каждые десять минут менять место дислокации, чтобы не быть вновь схваченным стаей тётушек, которые отчего-то решили, что лучшее для них развлечение — это закидать его причитанием о том, как он, по их мнению, неправильно живёт.
Вообще-то, это они практиковали при любом удобном случае. Просто, обычно встречался с ними поодиночке и было относительно терпимо, но некогда объединившись, окружают со всех сторон и засыпают претензиями в течение двух часов, не давая и шанса хоть слова сказать. А учитывая, что причитания и нравоучения их излюбленная тёма, то список того, что их не устраивал, был истинно бесконечным. И что самое ужасное — он не мог просто на них накричать и возмущённо уйти. Не мог, потому что у тётушек было серьёзное преимущество — они могли пожаловаться на него бабушкам. А их декан боялся больше чем этих женщин.
В отличие от причитаний тётушек их претензии аргументировались большим жизненным опытом, против которого Стен ничего не мог поставить.
Если бы Николас тогда не пришёл ему на помощь, то Стен точно бы застрял с ним до окончания праздника. А ему всего-то стоило подойти с бокалами пунша и милейше улыбаясь, предложить его распить. Да, вид моментально побледневших тётушек, разбежавшихся вмиг по залу, слегка улучшил его настроение.
- Вот не понимаю этого — запомнить то, что я ненавижу клюквенный пунш, они не могут, но годами помнят о невинной шутке отравить его, если не приглашать на вечеринку. Разве это так сложно? — возмущался Бонис, недовольно попивая яблочный сидр. — Они в самом деле считают, что я только и делаю, что травлю пунш? Никто, никогда не соглашается принять от меня напиток!
- Это неправда, — отвечал Стен, благодарно улыбнувшись, беря у него второй бокал с напитком, уверенно делая глоток смачивая сухое горло. – Но если пробыл в их тисках ещё десять минут, я бы взмолился об этом.