А еще за это время, как только что осознала великая Сотлисса, можно было легко сойти с ума.
Червь приближался к своей жертве. Медленно и мучительно. Для героев.
Личинке было плевать. Она продолжала сидеть на краю тарелки и гадить на стекло.
Она никуда не торопилась. Смысл куда - то спешить, если качество твоей жизни определяется количеством оставленных после себя яиц. Так еще считали амазонки - кастратки из ордена Милосердия, которые, когда делали из мужчины евнуха, оставляли ему хотя бы слабое подобие надежды.
На лице червя бушевала буря эмоций. Сотлисса научилась определять это по тому, как один из сегментов сдвигался на пару миллиметров влево (червь хмурился) или же вниз и чуть по диагонали (червяк улыбался).
На дверь больше никто не покушался. Ассистентка продолжала что - то бубнеть про бессмысленность жестокости и необходимость всепрощения, но Сотлисса ее уже не слушала.
Семинар возымел нужный эффект - впервые за свою шестисотлентюнюю жизнь, героиня села и подумала. По - настоящему подумала, а не как всегда просто почесала макушку для отвода глаз.
Все началось со снятия печати. Проснувшиеся воспоминания оказались на диво хитрыми поганцами. Они не стали всплывать в один момент ( никакая психика бы этого не выдержала, будь ты хоть трижды героем) а выползали тогда, когда она меньше всего ожидала. Обычно это бывало, когда она слышала знакомую геройскую песню того времени (чаще всего это бывало на открытии какого - нибудь памятника, или же в день памяти, когда менестрелям заказывали хиты молодости усопших) либо же чувствовала на языке вкус знакомых с молодости блюд. Для этого Сотлиссе достаточно было поесть в любой из кетанальских забегаловок. Тамошняя еда вполне могла застать даже при жизни даже бабушку великой героини.
А еще она вспомнила его.
Ее Ириэна.
Как бы она не старалась, сколько мужчин не побывало у нее в постели, он все равно оставался ее первой и единственной любовью. Плевать, что тогда ей было триста пятьдесят, а ему тридц...чуть меньше.
Ну вот опять! Сотлисса подозревала что все ее (как их называла тетушка Леодона) творческие запоры были результатом скопившихся в голове воспоминаний, которые мыкались в голове, не давая выти наружу путному тексту.
Память словно издевалась. Перед глазами снова встал он. Красивый, стройный, темноволосый, голубоглазый, с неизменным пером в руках.
Он открыл рот и сдавленно прохрипел "Началось!".
-Что началось, милый, что? - забывшись, спросила она.
-Тетенька, ты того, ври да не завирайся! Какой я тебе милый? Да я когда родился, ты уже правнуков хоронила!
-Оболт, не смей, так разговаривать с великой героиней. И потом, согласно моим подсчетам, в триста девяносто девятом году Сотлисса Бесельведейская должна была похоронить правпрапра...
-Прекрати ! Прекрати говорить такими длинными словами! - Сотлисса обхватила голову руками.
-...внука в шестом колене!
-И числами!
-Друзья мои, я вижу, вас неимоверно взволновало действие, происходящее перед вами! Будьте так добры встать и поделиться своими чувствами, а мы с удовольствием вас выслушаем!
Чувства в голосе ассистентки было не больше чем в голосе жгутикового протиста, которому случайно отдавили ложноножку.
-Что? - если уж пошло сравнение с простейшими, то по выражению лица, Сотлисса не отличалась от инфузории.
-Посмотрите вниз!
-Спасибо я итак знаю, что у меня красивая грудь!
-Сотлисса, смотрите! - Минерва вскочила на ноги и чуть не перевернула драгоценную тарелку.
-О Криатура, что это? - на лице давешнего любителя - собаковода была написана такая детская, незамутненная радость, что, казалось, улыбался даже череп.
Герои, не отрываясь смотрели на стоящие перед ними тарелки. Некоторые из них хлопали в ладоши и кричали "Давай, дорогой, не подведи1"
Даже труп мастера - вора и тот как - то дернулся.
На тарелочках и в банках перед ними разворачивалась настоящая движуха.
Смотрите, что делает червь! - благоговейно шептали люди, которые на своем веку убили больше драконов, чем иные-мух.
-Он поедает личинку! - Детина, забывшись, машинально погладил череп мертвого бобика. - Он же сейчас ее съест!
Герои следили за насекомыми, затаив дыхание. В темном, непроглядном тоннеле забрезжил лучик надежды.
***
Ифрит шел к обители, обзывая себя самыми последним словами.
Как он мог быть таким эгоистом, и поставить какие - то свои надуманные проблемы выше общего дела? Вместо того, чтобы молиться за благополучный исход ритуала, он метался по Гротам, думая исключительно о спасении своей крылатой задницы.
Народу в молитвенном холле, несмотря на такой важный и ответственный день, было немного. Только давешня бабка, которую - то и человеком считали с большой натяжкой.
Демон пролетел мимо старушки, привычно улыбаясь на ходу, опустил руки в чан с освященным маслом и вымазал лоб.
Голос бабки долетал до него с опозданием, но что она говорит, юноша так и не разобрал. В лоб словно стрельнули раскаленной горошиной. Ифрит пощупал голову. На том месте, где ее коснулось масло, кожу щипало. Проклятая сущность! Ифрит прикусил губу и через силу начал литанию.
-Талла Криатура Ниуэнсин Вар - Джубох
Во время молитвы, Ифрит полностью отключался от внешнего мира и отдавал каждому слову все свои чувства. Литания поддержки, как , впрочем, и все остальные литании, начиналась с предварительного раскаяния. Специальным указом настоятельницы Ифриту было разрешено пропускать ритуальные удары челом, ибо после его молитв после его молитв пол в храме уже меняли два раза.
Но сегодня такой особый день и поэтому он может забыть обо всех запретах...
-Прости ты меня, недостойного...
Бух! Хрясь! Вшшш кхр
Далее следовали еще два удара, после которых грешник обычно получал полное прощение. Либо же становился идиотом.
Но дело застопорилось. Лоб намертво приклеился к полу. Ифрит попытался поднять голову, и застонал сквозь плотно сжатые клыки.
-Я ж тебе кричала, что паразит нейки туда клея налил! - демон наконец - таки понял, что именно пыталась сказать добрая бабушка. А он то, грешный, подумал, что опять хотела рассказать про свою подагру. - Поэтому ж тута никого нету, все в холле приклеенные сидять, воны ж как начали бошками своими биться, за настоятельницу нашу, так и сидять, родименькие.
-А ты почему не с ними бабушка?
-А шо мне, у меня ж там все равно кожа пересаженная! - демон скосил глаз и содрогнулся. Изо лба бабушки был вырван кусок мяса.- Оторвала и пошла себе дальше. Ох милок, ты погодь, там наш настоятель Мильк уже потиху отходить начал. Часок так посиди и ты отстанешь.
Ифрит лишь замычал.
-Ладно, милок пойду я, а то скоро ж мой сериал начинается, надо ж досмотреть когда эта Брунгильда с комы выйдеть! Ну, бывай, Ифрит!
Бабуля потрепала его по плечу и ушаркала восвояси. Напоследок она еще раз задержала взгляд на демонской заднице и нахмурила лоб, как будто пыталась вспомнить что - то давно забытое.
Ирфит так и остался стоять на коленях. Он снова попытался отлепить лоб. Бесполезно. Клей неведомый поганец выбрал на совесть.
Дверь за его спиной снова скрипнула. Наверняка бабушка забыла унести свою метлу. Старая женщина страдала рассеянным склерозом и часто забывала не только рабочие инструменты, но и надеть одежду. В обители к этому давно привыкли и уже не ругались.
Бодрые, четкие шаги менее всего напоминали размеренное шарканье.
Людей было двое. Шаги первого напоминали цокот племенного жеребчика, от поступи второго пол меленько дрожал.
- А вот это - наш храм!
Ифрит похолодел, хотя для существа, нормальная температура тела которого была не менее ста градусов, это было очень сложно. Он узнал этот голос. Это он! Тот самый рыцарь...