Я вскочил на ноги и быстро надел подарок Андрея Павловича, обувь оказалась на удивление мягкой и удобной. Старик встал рядом, в руке у него блеснула сталь кинжала. Чёрт, я уже начал жалеть, что так и не смог отыскать его тайник.
Хаос из смешанных звуков заполонил всё пространство и я немного растерялся.
Что-то чавкало, рычало и снова чавкало, кто-то скулил, захлёбываясь своей кровью, кто-то плакал и молился.
— Не давай им укусить себя! У них в слюне скверна, если пойдёт заражение, никакие духи тебя не спасут, — уверенный голос Андрея Павловича вывел меня из ступора и я осмотрелся.
Так, три осквернённых тела, это немного, я и один с таким количеством спокойно справлялся, а нас здесь целая толпа. Вот только почему-то эта толпа бежит от них как от проказы и пытается затоптать сама себя.
Плотно намотал верёвку, с которой не расставался ни на секунду, на левое предплечье, начиная с ладони. Тренировочную палку взял в другую руку и очень вовремя — один из осквернённых откололся от своих собратьев и двинулся в нашу сторону.
В целом, осквернённый был похож на обычного человека, разве что сквозь кожу у него проступали чёрные пульсирующие вены и такого же цвета неестественно расширенные зрачки, заполонившие всю глазницу. Если честно, то многие аморалы выглядели гораздо хуже. Двигается он быстро, но неестественно для чего-то живого и способного испытывать боль.
Очевидно, что падение было жёстким, а может его и до этого потрепало, но малоберцовая кость была сломана и прорывала себе путь сквозь кожу наружу. А он даже не замедлился и крайне бодро продолжает хромать.
Отсутствие чувствительности к боли у противника, конечно, не радовало, но закон равновесия и условные рефлексы в этом мире, вроде, ещё никто не отменял.
Бью тупым концом палки в плечо осквернённого, заставляя того слегка пошатнутся, а затем перехватываю палку двумя руками и делаю подсечку под здоровую ногу. Сработало! Малоберцовая кость окончательно подламывается и осквернённый падает.
— И что дальше? — поворачиваюсь к Андрею Павловичу, но старик будто растворился в воздухе. Только что стоял у меня за спиной и за секунду куда-то исчез. Ладно, сам разберусь.
Ногой прижимаю дёргающегося осквернённого к земле и упираю заострённый конец палки чуть ниже кадыка. Проблема заключалась в том, что палка была не настолько острой, чтобы нанести хоть какой-то серьёзный урон. Она больше подходила для того, чтобы тыкать во что-то мягкое и податливое, да и то без гарантии на успех. Ею даже слизняка не всегда удавалось пришпилить. Но это единственное, что я мог соорудить в данных условиях, как же мне не хватает моего парного клинка…
Осколок стекла остался валяться рядом с моей старой набедренной повязкой, да и в его прочности я тоже не был уверен. Он скорее подходил, чтобы наносить мелкие порезы, которые будут больше раздражать противника, чем наносить серьёзный урон. Разве что можно будет дождаться пока осквернённый истечёт кровью. Правда, в том, что кровопотеря может его остановить я тоже сомневался.
Осквернённый, между тем, настойчиво царапал распухшими пальцами штанину, пытаясь расковырять плотную ткань. Мысленно ещё раз поблагодарил старика за подарок, не хотелось бы, чтобы на месте штанов была моя нога.
Внезапно по позвоночнику побежали мурашки, а горло сдавило от нахлынувшего, какого-то первобытного ужаса. На меня пахнуло такой злобой и ненавистью, что я чуть было не отступил. Трясу головой, пытаясь отогнать навязчивые мысли и сильнее давлю ногой на грудь осквернённого. Мне стоит больших усилий заставить себя оставаться на месте, хотя интуиция буквально вопит, чтобы я бежал отсюда, как можно дальше. Что за чёрт? Ясно, что это не мои эмоции. Даже, с учётом нового и слабого тела, мой дух и разум всё ещё старые и помнят таких монстров, что осквернённый рядом с ними словно дитё малое.
А значит, этот первобытный ужас дело рук самого осквернённого. Каким-то образом он транслирует эти эмоции на меня. Интересно, и почему же адамант не блокирует эту способность?
— Да что ты за тварь такая? — естественно, мой вопрос остаётся без ответа. Осквернённый только сильнее выгибается под моей ногой в попытках вырваться. Надо уже что-то решать. Удерживать его становится всё труднее, а на его покрытом чёрными венами лице ни единого признака усталости.
Можно было скинуть его в пропасть, но не уверен, что смогу дотащить. Эта тварь не испытывает ни боли, ни усталости в отличие от меня.
Решение не пришло спонтанно, как любили описывать наши сказители в своих историях о древних героях. Не было ни божественного озарения, ни удачного стечения обстоятельств. Эта мысль уже несколько минут настойчиво скреблась в моей голове, но я упорно её прогонял. И ужасно злился на себя за это.