Задержание серийного убийцы, точнее, обнаружение его трупа, вызвало двоякие чувства в департаменте. Никто не мог отрицать облегчение и лёгкость от осознания того, что зло остановлено, но обстоятельства брали верх. Лёгкость и облегчение придавливались унынием и горечью ужаса произошедшего: в городе не только было убито около 30 человек, прежде чем полиции удалось вернуть контроль над порядком, но и сам «арест» был совершён не самым профессиональным образом: погибли двое сотрудников правоохранительных органов и заложница. Погиб и сам подозреваемый, а значит, не было никаких доказательств теории Имтизаль и никаких шансов найти остальные тела.
Однако в течение следующих двух-трёх недель дело было полностью закрыто. В своём отчёте Имтизаль написала, что преступник был готов к появлению полиции, что она пыталась вести переговоры, но, услышав приближение группы захвата, преступник открыл огонь. Также она подробно и с некоторыми добавками от себя описала схему убийств и список жертв. Удалось найти того самого первого убитого, вернее, установить его личность: Роберт Коул, пропал без вести 23го августа. Его друзья подтвердили факт ссоры с покойным убийцей и сразу узнали его, увидев фото. Найти тело так и не удалось. Равно как и второй жертвы. Личность подозреваемого была установлена: Морис Холл, 39 лет, временно безработный, раннее владелец маленькой пиццерии в пригороде. Нашли его квартиру, раскопали всю его биографию и круг знакомств, и, в итоге, количество доказательств теории Имтизаль стало увеличиваться. Не все убийства удалось доказать, но большую их часть – да. По крайней мере, из ранее предполагаемых убийств осталось только 4, причастность покойного подозреваемого к которым так и не была оценена вероятностью хотя бы в 60-70%, зато были предположительно найдены ещё 5 убийств (не считая убийств Роберта и его друга), 3 из них были обоснованно приписаны маньяку. Ими сама перестала углубляться, когда были озвучены последние результаты расследования. Она сдалась уже тогда, когда убила маньяка, заложницу и полицейских. Далее дело её уже не интересовало. Она не чувствовала одухотворения, не чувствовала облегчения или умиротворения, напротив: теперь она чувствовала себя ещё более жалкой, опустошённой и беспомощной, чем раньше.
Ими пыталась помочь найти пропавших детей, на которые случайно вышла в ходе расследования, чтобы отвлечься и занять себя чем-то другим. Она нашла Джона: он действительно уехал в Сиэтл два месяца назад, и один из пропавших детей был с ним. Мальчик категорически отказывался возвращаться домой, но Джона, вероятно, ждал суд, во всяком случае, эта история больше не интересовала Имтизаль. Остальных детей не удалось найти. Исчезновение брата Дэвида тоже ничуть не стало яснее.
Имтизаль всегда ненавидела детей.
Вторая волна расследования была осложнена ещё одним фактором: в дело вмешались федеральные специалисты и криминальные психологи. К Имтизаль никогда ещё прежде не было так много внимания, недоверия и сомнительного уважения одновременно, каждое её слово, каждую догадку и каждую улику проверяли по нескольку раз, особенно всех интересовала судьбоносность находки в доме Тома. Всё дошло до того, что Имтизаль даже попросили пройти тест на детекторе лжи, что вызвало скандал в департаменте, который впервые в жизни вышел не против аутичного детектива, а в защиту, но психологи прекрасно знали своё дело и пытались сломать её нерушимость кропотливым давлением. Всё закончилось тем, что Имтизаль сама проявила желание пройти тест и повторила все свои слова, облепленная датчиками и снимаемая на несколько камер. Её испытывали очень долго. Вспомнили всю её биографию, её лечение в клинике, её вынудили пройти новые собеседования с психиатрами, расспрашивали о смерти Омара, об истоках её желания служить в полиции, сверлили её, раздавливали её, уничтожали и потрошили, но так и не смогли пробить камень её невозмутимости.
– Я не понимаю, чего вы добиваетесь. Если вы считаете её невменяемой и не годной для работы в полиции по состоянию психического здоровья, просто выпишите справку и отстраните её от дел, без всей этой лишней возни и издевательств над личностью.
– Ну что вы, инспектор Рамирес, я не могу дать вам и прессе такое оружие против нас.
– О каком оружии идёт речь?
– Как же! У полицейского, который остановил серийного убийцу, отобрали значок из-за детского аутизма.
– Она не аутист.
– Вы меня поняли.
– В таком случае, я не понимаю целей вашего визита.
– Правда, инспектор. Правда и ясность – цель нашего визита.
Однажды в участок пришли Том с адвокатом, одни из единственных, кто верил Имтизаль, по крайней мере, Том; его адвокат был из тех людей, по которым никогда нельзя понять, что они думают на самом деле. Адвокат сразу бросился Ими в глаза, и он тоже её заметил, хотя она стояла метрах в десяти от него, и кивнул ей с пониманием в знак приветствия, и она кивнула ему, и на какой-то момент ей стало не по себе, холодно, неуютно, как будто она увидела со стороны себя и при этом знала, что не она себя видит, а он её, полностью, насквозь, и ей показалось, что у него такие же глаза, как у неё, и что он сам такой же, как она, но вскоре он уже улыбчиво стал говорить что-то Тому, и она успокоилась и перестала бояться того, что он её понял. Она забыла его уже вечером, но ей стало намного спокойнее, хотя бы на один день.
Потому что в остальные дни спокойствия было не много. Никогда ещё Имтизаль не испытывала столько глухой злости, отчаяния и беспомощности. То, что разрушало её сейчас, сильно отличалось от всей боли, которую ей приходилось пережить прежде. Отличалось тем, что сейчас источник раздражения был материальным, был, казалось бы, доступным для устранения, не вынуждал самокопания и молчаливого смирения, но Имтизаль всё равно ничего не могла сделать и была вынуждена покорно ждать, когда её сознание перестанут подвергать насилию и разводить там хаос беспорядка. Она чувствовала себя изнасилованной. Это было похоже на первый рабочий опыт, но с одной печальной разницей: это ментальное проникновение длилось не полчаса, не день и не два. Внутреннее расследование велось почти три недели, прежде чем ревизоры были удовлетворены. Хотя, вероятно, они не были удовлетворены до конца, но больше бороться со стойкостью Имтизаль уже не было смысла, и их подозрения начинали увядать и вымирать от нехватки питания. Инквизиторы – как их прозвали в департаменте – часто намекали ей на странность такого угрюмого настроения, когда остановлен серийный убийца, на что она как-то дала, всё-таки, ответ, выраженный словами и состоящий не из одного предложения:
– Меня удивляет, что в ы не пребываете в депрессии, осознавая, что какой-то психопат убил больше 30 человек, – она немного помолчала и продолжила. – Вы когда-нибудь видели смерть напарника? При мне убили двух полицейских и заложницу. Я должна чувствовать себя героем? Не слишком ли много убийств для того, чтобы говорить горожанам «вы в безопасности»?
Ей уже было всё равно. Она была настолько подавлена, что ещё меньше подвергалась атакам эмоций, чем когда-либо прежде, и эта её монотонная унылая бездушность помогла обмануть детектор лжи. И тем не менее, Имтизаль не чувствовала себя победителем. Она даже теперь, когда её оставили в покое, не испытала ни малейшего облегчения. Всё оставалось так, как и было месяц назад.
Её не просто оставили в покое: в скором времени её повысили до сержанта первого класса. Оуэн через четыре месяца получил звание лейтенанта. Рамирес торжествовал.
В тот же день, когда было закрыто дело, ей звонил Кэмерон и интересовался, помог ли его вклад, Ими снова его поблагодарила, призналась, что не помог, но что она справилась с расследованием. Он был восхищён, когда узнал тонкости, снова намекнул ей о федеральной службе, пригласил навестить их с Каримой, и на этот раз Имтизаль восприняла его беззаботную общительность даже не настолько уныло и нервно, как обычно. Потом началось внутреннее расследование, и Имтизаль предполагала, что Кэмерон нашёл способ помочь ей и отвлечь внимание отдела от её города, её маньяка и её самой. По крайней мере, сама она никогда не поднимала с ним эту тему и даже родителям не говорила о том, что её навещали федеральные криминалисты и психиатры.