Он снова дергает её на себя, чтобы не позволить укусить уголок подушки, и, наконец, целует центр её наслаждения, срывая самый долгий стон, что он только слышал. Гермионе на мгновение кажется, что она в раю, но потом, когда Драко начинает целовать её там, между ног, также, как секунды назад целовал её губы, понимает. Это лучше, чем в раю.
Он обводит языком клитор и сосет его медленно, мучительно медленно для неё, она зарывается пальцами в его волосы и тянет, одновременно пытаясь отстранить и моля, чтобы он не останавливался. Возможно, вслух, она уже ни в чем не уверена. Для неё остаются только звуки, которыми он наполняет комнату, скользя языком между половых губ и то и дело проникая внутрь, и легкий стук капель дождя по стеклу.
Она дергает его за волосы, когда он проникает одним пальцем внутрь. И ей, может быть, было бы немного стыдно за то, что она так течет для него. Драко поворачивает голову, глубже, еще сильнее, комната перед глазами плывет.
И продолжает посасывать её клитор, пока наслаждение не накрывает её с головой. Гермиона не станет кричать, не станет, абсолютно точно, да, не для него, она никогда не… едва освобождение настигает её, она громко, чересчур, стонет и выгибается дугой.
— Еще, еще, еще, пожалуйста, — кричит невнятно она, а он не смеет ей противиться, добавляя второй палец и сгибая его внутри. — Черт…
Она вкусна как мед, он будет жить только ради этого вкуса. И картины, как она тянется к нему и рассыпается на кусочки от его губ и пальцев. Грейнджер кончает впервые и не может дышать. Он не может остановиться, даже когда знает, что она слишком чувствительна.
— Блять, ты… — стонет ей Драко в ответ, снова целует, снова лижет, слушая её вздохи и бормотание. Ему просто так нужно слышать свое имя, летящее от неё, нужно видеть каждую эмоцию на лице. Она просит его о большем, пока не достигает второй разрядки чересчур быстро. Не пытается вспомнить, когда была на седьмом небе от таких ощущений, потому что не была.
Гермиона оттаскивает его за волосы, и притягивает к себе, как только все вокруг снова приобретает очертания, и целует, возможно, пытаясь отблагодарить хотя бы так. И пока вкус собственного возбуждения играет красками на кончике языка, снова сжимает ладонью его член.
Драко останавливается, дышит ей в рот и закрывает глаза. Грейнджер двигается подобно ему: вверх, задевая большим пальцем капельку смазки на его головке, вниз, распределяя её по всей длине, а потом снова, до тех пор, пока он не подминает её под себя.
Она смотрит прямо ему в глаза, широко разводя ноги. Он держит член рукой, поверх её ладони, и опускается, чтобы снова проникнуть языком в её рот. Ему жизненно необходимо чувствовать её всю. И когда Гермиона направляет его член в себя, убирая руку и обвивая его шею, ему больше не нужно ничего.
Он толкается внутрь и замирает. Блять. Узко и горячо, слишком для него. Ему нужна минута, чтобы не кончить от того, что его кровь искрится, каждый мускул в теле напряжен. Она почти мечется на кровати, желая большего, начиная двигать бедрами лишь слегка с тихими прерывистыми звуками, которые он даже стонами назвать не может.
Драко затыкает её губами, поглощая всю, выходит почти до конца и снова входит. Она дергается, обхватывает ногами его талию и просит еще. Он повторяет, двигается внутри постепенно, привыкая к ней. А она привыкает к нему. Подстраивается под темп и дает разрешение миру на то, чтобы рассыпаться на атомы для обоих.
Малфой припадает к её шее губами и двигается снова и снова, грубо кусая кожу там, где чувствуется её пульс. Гермиона вскрикивает, её грудь так восхитительно трется о его, вся её жизнь будто сосредоточена в том наслаждении меж её бедер. Он шепчет ей что-то неразборчивое в ответ, куда-то мимо её плеча, боже милостивый. И смотрит на неё так, будто она рассыпает звезды на небе, когда поднимает голову.
Наслаждается каждым стоном, что тонет в тишине темной комнаты с каждым толчком. И больше не нужно абсолютно ничего, никого, никогда. Грейнджер обвивает его шею своей рукой, замолкает, чтобы снова выгнуть спину ему навстречу и встретить новое движение его бедер. Драко почти чувствует, как член дергается внутри, но теряется. Не может разделить, что происходит на самом деле, а что в его голове.
Может лишь целовать её и поглощать как наркотик. Еще. Еще, пожалуйста. Это длится целую вечность, и пусть умрет каждый, кто только подумал бы их прервать. Он чувствует, как все внутри пульсирует, тихо рычит и пытается сдержаться, но Гермиона поднимает его лицо за подбородок, и от вида этих расширенных зрачков Драко больше не может продержаться ни секунды.
Найдя в них одобрение, он наращивает темп в надежде, что это поможет. И она кричит по-настоящему, тише, чем кто-либо в его жизни, искренне, отдавая всю себя. И он следует за ней, замирая и держа за бедра.
— Ты, блять, идеальная.
Гермиона не может произнести ни слова, лишь дышит с ним одним воздухом после того, как потолок для неё взорвался настоящими фейерверками. Нет ни сил, ни слов, только глупая такая улыбка. Драко сваливается рядом, подтягивает одеяло и накрывает её им, сразу чувствуя мороз прохладной комнаты.
И смотрит, любуется ей несколько долгих секунд. Никто больше не видит её такой, только он. Эти красные щеки, чуть осыпавшаяся тушь и разбросанные кудрявые волосы на кровати. То, как её дыхание никак не может выровняться после всего, и какие же огромные у нее сейчас зрачки.
— Ты останешься? — хватает ей произнести несколько слов.
Малфой смеется и притягивает её к себе, чтобы обнять и поцеловать в макушку. Он не смеялся так счастливо уже целую вечность, этот звук эхом отдается где-то у него в сердце. Отвечать нет смысла, она быстро закрывает глаза, едва голова касается его груди, и Драко остается довольствоваться тихим сопением девушки рядом.
Утро 15 февраля
Солнце нежными лучами заглядывало в комнату, такую светлую, совсем непохожую на ту, что была ночью. Драко лениво перевернулся на бок, заглядывая за легкую дымку белых штор и находя там, за стеклами, украшенный ярким светом город. Флоренция стала для него маленьким раем на земле, пока рядом спала прекрасная девушка.
Он как раз собирался напомнить ей об этом, поворачиваясь к другой стороне кровати, но не находя Гермиону рядом. Малфой нахмурился, поднялся на руках и оглянулся. Её платье все еще валялось на полу, как и туфли, и ремешок сумки виднелся в проходе, когда она спешно скидывала её с плеч.
Но непонимание все же застыло на лице, несмотря на уверенность, что девушка вряд ли могла сбежать не одевшись. И оставалась, пока в его комнату с двумя кружками не вошла Грейнджер. В его рубашке на голое тело, с полностью растрепавшимися после сна волосами и не улыбнулась.
Золотые лучики играли на её ногах и завивающихся у лица прядях. Драко потянулся к ней вперед и уткнулся носом в живот улыбаясь. Как же она все-таки умудрилась подарить ему столько счастья за эти короткие дни.
— Драко, дай я поставлю кружки. Пролью еще, — возмутилась она, прежде чем вырваться из его объятий и разместить кофе на тумбочке. И после этого Малфой схватил её за талию, и затащил к себе в постель под аккомпанемент её смеха, и поцеловал.
— Доброе утро, — прошептала Гермиона, запуская руку в его волосы и притягивая к себе. Больше всего ему хотелось сорвать с неё эту рубашку, снова спрятать у себя и никуда не выпускать до завтра. Скользнув руками под ткань, он разместил ладонь на талии и углубил поцелуй.
— Когда ты улетаешь? — спросила девушка, нарушая весь вкус момента. Драко уткнулся носом в лоб и выдохнул. А через секунду поднял голову, подхватил пальцами прядь волос у её лица и откинул ту в сторону.
— Знаешь, я думаю, ты права. Отпуск мне не помешает.
Гермиона сама потянулась к его губам, улыбаясь и навсегда заставляя его запомнить тот прекрасный февраль.
Февраль, в который Драко Малфой влюбился.