А где отец возьмет другую дочь? Пусть все покинутые молодые люди осмелятся теперь сравнить свое отчаяние с нашим!
Где любовник убивает, отец приносит жертву, их любовь — это результат гордыни, наша — преданности, они любят своих жен и любовниц ради себя.
Мы любим наших дочерей ради них. Это последняя жертва, самая жестокая. Неважно, если она смертельна, примем ее. Самое дорогое, самое бескорыстное, самое милосердное, самое божественное, что у меня было на свете, — отцовская любовь, — и теперь какой-то эгоист придет и отнимет ее у меня.
Обратимся к дочери, которая отворачивается от нас; будем относиться к ней лучше, чем она к нам будет относиться, будем любить того, кого она любит, отдадим ее тому, кто собирается ее отнять.
Будем печальны, но пусть она будет свободной.
А Бог, не делает ли он так? Бог, который любит тех, кто его не любит. Бог — это ведь не что иное, как большое отцовское сердце.
Через три месяца Амори женится на Мадлен, если… О, Боже, я не осмеливаюсь об этом писать больше!..»
И в самом деле, перо выпало из пальцев господина д'Авриньи, он глубоко вздохнул и уронил голову на руки.
VI
В это время дверь кабинета открылась, и вошла девушка. Она на цыпочках подошла к господину д'Авриньи и, посмотрев на него с выражением грусти, какую трудно было представить на обычно озорном лице, мягко положила руку на плечо.
Месье д'Авриньи вздрогнул и поднял голову.
— А, это ты, моя дорогая Антуанетта, — сказал он. — Добро пожаловать!
— Повторите эти добрые слова еще раз, дядюшка!
— Я повторю их еще не раз, разве ты сомневаешься в моем отношении к тебе, дитя мое?
— Да ведь я пришла, чтобы вас бранить.
— Ты меня собираешься бранить?
— Да, я.
— И чем я заслужил, чтобы ты меня бранила? Говори.
— Дядюшка, это очень серьезно, то, что я собираюсь вам сказать.
— Действительно?
— Да, так серьезно, что я не осмеливаюсь…
— Антуанетта, моя дорогая племянница, не осмеливается мне сказать! Что она собирается мне сказать?
— Увы, дядюшка, я хочу поговорить о вещах, о которых не говорят в моем возрасте и в моем положении.
— Говори, Антуанетта. Под твоей веселостью скрывается задумчивость, под твоим легкомыслием я давно заметил глубокую рассудительность, говори… Особенно, если ты собираешься говорить о моей дочери.
— Да, дядя, я как раз собираюсь говорить о ней.
— Ну, что ты собираешься мне сказать?
— Я хочу вам сказать, мой добрый дядюшка… О, извините меня… Я осмелюсь вам сказать, что вы слишком любите Мадлен… Вы ее убьете!..
— Я! Ее убить! Боже, что ты хочешь этим сказать?
— Я говорю, дядя, что ваша лилия, ведь вы так ее называете, не правда ли? Я говорю, что ваша лилия, бледная и хрупкая, сломается в ваших любящих руках.
— Я не понимаю, Антуанетта, — сказал господин д'Авриньи.
— О! Нет, вы меня понимаете, — сказала девушка, обнимая обеими руками шею доктора, — о, вы меня понимаете, хотя говорите обратное… Я вас хорошо понимаю, я!
— Ты меня понимаешь, Антуанетта? — воскликнул господин д'Авриньи с чувством, похожим на испуг.
— Да.
— Невозможно!
— Мой дорогой дядя, — снова заговорила она с такой грустной улыбкой, что трудно было понять, как такие розовые губки могли сказать это, — мой дорогой дядя, нет сердец, закрытых для взглядов тех, которые сами любят: я прочла в вашем сердце.
— И какое чувство ты там нашла?
Антуанетта посмотрела на дядю, сомневаясь.
— Говори! — сказал он. — Не видишь, что ты мучаешь меня?
Антуанетта приблизила губы к уху господина д'Авриньи и тихо сказала:
— Вы ревнуете!
— Я! — воскликнул господин д'Авриньи.
— Да, — продолжала девушка, — эта ревность делает вас злым.
— О, Боже! — воскликнул господин д'Авриньи, наклонив голову. — О, Боже! Я думал, эту тайну знают только Бог и я.
— Ну и что страшного в этом, дорогой дядя? Ревность — это ужасное чувство, я знаю, но ее можно победить. Я тоже ревную к Амори.
— Ты ревнуешь к Амори?
— Да, — ответила Антуанетта, опустив голову, — да, за то, что он похищает у меня сестру, за то, что когда он рядом, Мадлен не смотрит на меня.
— Значит, ты испытала то, что испытал я?
— Да. Да, тоже что-то похожее, и я победила себя, потому что сказала об этом вам. Дядя, они любят друг друга безумно, нужно их поженить; если их разлучить, они умрут.
Господин д'Авриньи покачал головой и, не произнося ни слова, пальцем показал Антуанетте последние строчки, которые только что написал, и Антуанетта прочитала вслух: «Итак, через три месяца Амори женится на Мадлен, если… О, Боже, я не осмеливаюсь об этом писать больше!»