Дантон был слишком уверен в своем авторитете, и считал, что популярность его защитит. Он сказал: они не посмеют. Они посмели. В тюрьме он ходил из угла в угол и говорил: «революция пожирает своих детей». В зале суда сказал: «Год назад я предложил учредить этот Революционный трибунал, теперь я прошу прощения за это у Бога и у людей!». Когда его везли на казнь мимо дома, где жил Робеспьер. Дантон крикнул: «Максимилиан, скоро ты последуешь за мной!».
После казни Дантона в атмосфере повис дух упадка. Революция, пожравшая десятки и сотни тысяч людей, стала похожа на обожравшуюся змею, впадавшую в сонное состояние. Во Франции не было человека, который мог бы объяснить, ради какой цели все эти ужасы. Общие слова про счастье народное и всемирную справедливость больше не воспринимались. Росла уверенность, что это не реальность, а кошмарный сон, и пора проснуться. Безумие не может так долго продолжаться.
Робеспьер создал чудовище, не желая того. Им двигали самые благие намерения — чтобы все были счастливы. Средством достижения цели видел неукоснительное соблюдение закона любым способом. Но революционер абсолютно не понимал, что такое государство и как им управлять.
Видя, что происходит что-то совсем не то, чего он хотел, адвокат ищет выход. Ему приходит идея создать новую религию, вокруг которой объединится нация. Он учреждает культ Верховного существа. Но вместо религии получается карикатуру на религию. Административные методы не тот инструмент, посредством которого можно решать такие задачи.
Провал затеи ускорил падение авторитета власти. Юрист возвращается к идее, что построить царство добра, равенства и справедливости можно, заставляя общество неуклонно следовать закону. В принципе это правильно, но при условии, что закон к реальности привязан, а не фантазии.
Летом 1794 года Робеспьер во время своего очередного выступления сказал, что несколько депутатов достойны наказания. Его попросили назвать фамилии. Он отказался. Это было на руку тем, кого он имел ввиду. Серьезная угроза, непонятно на кого направлена, вселила страх в каждого.
Сильный страх порождает решимость, так как нечего терять. Депутаты, у кого были основания считать, что Робеспьер имел ввиду их, составили заговор. На другой день, когда Робеспьер выступал в Конвенте и сказал фразу, какую можно было двояко трактовать, один из заговорщиков обвинил Робеспьера в предательстве революции, и как врага народа предложил арестовать.
Это был как гром среди ясного неба. Зал замер. Но кто был в заговоре, зааплодировали этому предложению, и одобрительно закричали. К ним постепенно стали присоединяться другие депутаты, оправившиеся от первого шока. В итоге большинство депутатов выступили за арест.
Робеспьер пытался объяснить свои слова, но уже было поздно. Его никто не слушал. Он был арестован прямо в зале заседаний. Последними его словами в Конвенте были: «Республика погибла — настало царство разбойников!».
Причиной ареста были не слова Робеспьера (он не сказал ничего, за что можно обвинить), а страх. Франция устала жить в атмосфере постоянного страха, когда на любого могли написать донос и обвинить за случайное слово, что было аналогом смертного приговора, так как следствие, защита в суде и обжалование приговора были отменены.
Главного революционера зажевали маховики созданной им системы. По закону он ничего не мог сделать. Даже если бы в защиту Робеспьера поднялись его сторонники и спасли от казни, это было бы нарушением закона, т.е. мятежом против революции и Франции.
Если бы такая ситуация случилась, выйти из нее можно было только через заявление, что Робеспьер выше закона, т.е. провозгласить абсолютную монархию, где адвокат позиционировался королем. В любом случае революции и республике приходил естественный конец.
На следующее утро его и ближайших сторонников казнили. Присутствовавшая толпа кричала ему, что он чудовище, восставшее из ада, и пусть убирается туда, откуда пришел, что его проклинают все отцы и матери Франции, все мужья и жены, братья и сестры, которым он причин столько горя.
Еще через день без суда и следствия несколько десятков человек из окружения Робеспьера были арестованы и убиты. По всей стране начались самосуды в отношении лиц, осуществлявших террор. Клуб якобинцев закрывают, так как он неразрывно ассоциируется с террором.
Париж заволновался. Для удержания ситуации под контролем к столице двинулась армия. Но её вмешательство не потребовалось. Массы успокоились, когда им рассказали сочиненную для них историю, что Робеспьер тайно подписал с дочерью Людовика XVI брачный контракт, а значит, он предатель революции и враг народа (это ответ на историю, как королева советовала голодным есть пирожные, если у них нет хлеба, спала со своим сыном и трахалась со всеми желающими).
Итог
Через год после казни Робеспьера, в июне 1795 года, запрещают слово «революционер». Но дела у революционеров снова идут плохо. И они снова, за незнанием иных методов, высказываются за возвращение террора как средства построения справедливого и счастливого общества.
Впервые эту мысль в Конвенте озвучил депутат, первым призвавший арестовать Робеспьера. Но память о пережитом ужасе была еще сильна, и ему закричали со всех сторон: Правосудия! Правосудия! На это он сказал: правосудия для патриотов, но террор для аристократов! Депутаты в ответ стали дружно кричать: Правосудия для каждого! Правосудия для всех!
Чтобы не допустить диктатуры и террора, революционеры реформируют политическую систему Франции. Создаются две палаты, от которых избираются пять человек, образующих высшую власть Франции — Директория. Она состояла из ярых противников монархии, голосовавших за казнь короля, что делало невозможным им изменить свои политические взгляды.
Ситуация опять движется к установлению диктатуры и террора. В этой атмосфере все больше депутатов склоняются к мысли, что если диктатура неизбежна, если по природе системы кто-то должен быть наверху, то пусть диктатором будет король. При его диктатуре не было такого ужаса.
По мере умножения во власти депутатов-монархистов над Директорией сгущаются тучи. Всем становится ясно, что вопрос времени, когда большинством будут роялисты, сторонники возврата монархии. Действующая конституция позволяла реализовать такой сценарий.
Для спасения своих голов Директория составляет заговор, цель которого — так изменить конституцию, чтобы упрочить положение директории, что означало установление ее тирании. Про заговор узнают депутаты, и в Париже начинаются волнение.
Директория призывает армию защитить законное правительство и Париж от контрреволюции (в России Временное правительство тоже просило армию защитить Петроград). Командовал армией Наполеон. Он назначает генерала Ожеро, республиканца и ярого противника монархии, командиром парижского гарнизона. (Тут снова аналогия с Россией, там командовал армией Корнилов, он назначил ответственным за установление военного положения в Петрограде Крымова, но так как Керенский передумал, Крымов, оказавшийся меж двух огней, приказом генерала и законной власти, застрелился. Если бы его убили, у него были заместители, которые доделали бы дело, но он застрелился, и для его заместителей это был факт).
Ожеро ввел военное положение в Париже. Власть выпустила указ, по которому за призыв вернуть монархию расстрел на месте. Выборы, где победили монархисты, объявляются недействительными. Депутаты, заподозренные в симпатии к монархии, лишаются полномочий. Всем эмигрантам, вернувшимся самовольно, предписано под угрозой смерти покинуть Францию. Закрываются монархические газеты. Возобновляются репрессии против священников, так как религия является основой монархии, она объясняет, почему одни внизу, а другие наверху.