Однажды что-то случилось, и с некоторых светлячков отпали большие куски грязи. Они стали похож на батискаф, у которого прожектор стал мощнее. Светлячки стали рассматривать мир вокруг, получая все больше знаний. Чем больше накапливалось знаний, тем сильнее проявлялась их предсказательная сила. Однажды они пришли к выводу, что за многокилометровой толщей воды есть огромный светлячок, который освещает гигантский объем. Самые умные стали поднимался к источнику света — к Солнцу. Чем выше поднимался, тем отчетливее было видно все вокруг, так как к их собственному свету прибавился свет Солнца, пробивающийся сквозь матовое стекло и воду.
Скоро не умозрительно, а физически стало видно светлое пятно. Светлячки вознамерились его достигнуть. Исходя из прошлого опыта, они полагали, что если раньше поднимались вверх, то и в будущем будут подниматься, и так будет всегда. В этом они были похож на курицу, видевшую изо дня в день птичницу, несущую ей корм. Но однажды птичница вышла с намерением отправить ее в суп, но курица была уверена, что ей несут корм. «Никакое число наблюдений белых лебедей не позволит сделать вывод, что все лебеди — белые» (Д. Юм, «Трактат о человеческой природе»).
К началу ХХ века наука дошла до стеклянного потолка, отделяющего наш мир от иных миров. Обнаружив препятствие, сочла его очередной задачей, которая непременно решится, нужно только приложить старания. Но чем сильнее она билась головой о потолок, тем чаще теряла сознание. В итоге у нее начала развиваться шизофрения. Как раздваивается сознание больного шизофренией, так наука начала раскалываться на кусочки, отрицающие друг друга на фундаментальном уровне.
Когда математика достигла верхнего предела, теории множеств, она скоро раскололась на ряд направлений, логицизм, интуиционизм и формализм, где у каждого свои правила. Когда математика достигла верхнего предела, теории множеств, она скоро раскололась на ряд направлений, логицизм, интуиционизм и формализм, где у каждого свои правила.
Рассел и Уайтхед, создатели логицизма, выступающего за чисто логическую направленность математики, считают, что эта наука есть логика, и интуиция не имеет к ней отношения. Против этого выступает интуиционизм. Пуанкаре пишет, что: «чистая логика всегда приводила бы нас только к тавтологии; она не могла бы создать ничего нового; сама по себе она не может дать начало никакой науке… для того, чтобы создать геометрию или какую бы то ни было науку, нужно нечто другое, чем чистая логика. Для обозначения этого другого у нас нет иного слова, кроме слова "интуиция"»; «Логика есть орудие доказательства, а интуиция есть орудие изобретения». Выйти к новым знания можно только с помощью интуиции, а логика лишь служанка, как у богословия философия.
Формалисты вообще предлагают вернуться к старой доброй математике. Для этого отказаться от всего, что нарушает математическую идиллию, в которой математика пребывала до Кантора и Гёделя, отказаться от теории множеств и игнорировать теорему Гёделя.
Аналогичная судьба постигла физику, она не может пробиться ни вверх, в макромир, ни вниз, в микромир. У нас до смешного мало информации о строении вакуума и идущих в нем процессах. По сей день нет однозначной интерпретации квантовой теории и понимания макропроцессов. Все это область научных мифов и легенд, основанных на таких же абстракциях, как религия.
По сути, наука копирует судьбу религии. С той разницей, что все религии сначала колются из-за разных трактовок священных текстов, а потом добавляют жара политические и экономические причины. Науку же раскололо стремление занять место высшей истины — место Бога.
Сегодняшние попытки математики и физики преодолеть свой кризис, преодолеть парадоксы теми методами, какие их породили, через понимание, само по себе есть парадокс. Наука достигла границ своего мира, которые никогда не сможет перешагнуть. Ignoramus et ignorabimus.
Это закономерный итог ее развития. Теперь она может только вширь расползаться. Выше может пойти только то, что имеет благородное происхождение. Под благородным понимается то, что не привязано к информации, полученной с помощью чувств, и не опирающийся на логику, выведенную из наблюдений нашего мира. Что это, я не знаю, но явно не логичные рассуждения, так как они способны порождать не только знания (например, атомистическая теория Демокрита) но и фантазии (например, про неподвижный купол, на котором закреплены звезды как фонарики).
Нам кажутся очевиднейшими максимально общие утверждения, например, что большее больше меньшего. Эта логика рождена в мире величин. Но помыслим миры, где нет величин, где сущности разделяются не по размеру, а по качеству, например, по цвету. Красный цвет не может быть больше или меньше зеленого. Эти понятия можно применить к объектам, имеющим красный цвет, но сам цвет не имеет размера. Наша логика беспомощна в мире не-величин в той же мере, в какой логика того мира будет беспомощна в нашем мире, состоящем из величин. Если представить внутри черной дыры разумную жизнь, наше бытие для нее так же немыслимо, как для нас их бытие.
Дальнейшее развитие науки будет делать быт еще более обустроенным. Завтра мы получим то, чего сегодня представить не можем, как в средние века не представляли интернета. Но выйти за границы наука не сможет, потому что логика нашего бытия неприменима к другому бытию.
Состояние
«Вы хотите быть отливом этой великой волны
и скорее вернуться к состоянию зверя,
чем превзойти человека?»
(Ницше «Так говорил Заратустра»).
В 1938-39 году Третий Рейх был абсолютным лидером в атомной гонке, и в науке в целом. Немецкий язык был языком науки, как сейчас латынь язык медицины. Весь мир не просто отставал от гитлеровской Германии, он не понимал предмета, не имел возможности осознать тему. Ни одно государство в мире не имело для этого соответствующих интеллектуальных мощностей.
Когда Америка увидела тему и ее перспективы, она начала привлекать ведущих физиков всего мира и вкладывать огромные материальные ресурсы в нее, в итоге ликвидировав отставание. Но выиграли США атомную гонку исключительно потому, что высшие власти фашистской Германии не разглядели потенциал атомной энергии, и Гитлер поставил задачу двигать только те проекты, какие могут дать результат через полгода. Такое требование ставило крест на немецкой атомной бомбе.
Физиками уровня Эйнштейна убедили американские власти в реальности атомного проекта, что вылилось в проект, результат которого весь мир увидел в Хиросиме и Нагасаки.
Если в Третьем Рейхе ученые донести до Гитлера мысль, что атомная бомба — это реально, и он понял, но не уделили ей достаточно внимания, то в СССР, судя по действиям Сталина (отправил физиков в окопы), таких ученых не был. Для Сталина, автора утверждений, что генетика с кибернетикой буржуазные лженауки, атомная энергия была в одном ряду с энергией гномов и фей.
Изменил свое мнение он только в 1943 году, когда пошли многочисленные данные разведки, что США на полных парах создает атомную бомбу. Только тогда начали собирать с фронта уцелевших физиков и возвращать их к научным занятиям. Америке до проведения первого атомного взрыва оставалось около года. СССР безнадежно отстал, и ни при каких условиях не мог догнать Америку научными методами. Надежда была только на идею коммунизма и разведку.
Когда реальность атомного оружия стала очевидна всему миру, главной задачей США стало удержание монополии в атомной сфере. Америка направила всю свою политическую мощь, чтобы блокировать атомные изыскания во всем мире, в первую очередь в СССР. Но тут сработала идея.
Среди американских физиков были сочувствующие коммунизму и члены коммунистической партии. Они сказали, в каком направлении копать. Дальнейшее было делом техники. В 1949 году атомное равновесие было восстановлено в первую очередь благодаря советской идее.
С тех пор как Сталин определил кибернетику буржуазной лженаукой, лидерство в этой сфере принадлежит Западу. В 2023 году мир воочию увидел нейросеть, генерирующую интеллектуальные продукты. Это событие сравнимо с первым атомным взрывом. Как высшее руководство СССР после Хиросимы не могло отрицать реальность и перспективы атомной энергии, так высшее руководство современной России не может отрицать реальность и перспективы искусственного интеллекта после GPT4. Если вторую мировую звали войной моторов, то теперь грядет война вычислительных мощностей. Кто получит решающее преимущество в it-сфере, тот получит его во всем остальном.