Из этого следует, что запрет на опасные эксперименты продиктован не тем, что декларируется на официальном уровне, а тем, что конструкция традиционного государства выстроена под смертных людей. Бессмертные ему не только не нужны, они опасны для него.
Держим в голове, что государство — это небиологическая форма жизни. Она также заботится о сохранении себя, как всякая другая. От различных угроз оно защищается пропорциональными средствами. От физической угрозы защищается армией, от бессмертного человека биоэтикой.
Запреты биоэтики растут из религиозных заповедей, и являются религиозной инерцией. Наш мир относительно преодоления смерти является средневековым. С той разницей, что вчера догмы связывали науку во всех направлениях, а сегодня только в одном — в изучении человека.
Если гора не идет к Магомеду, Магомед идет к горе. Чтобы соединить мозг курицы с компьютером, нужно строить не птицеферму, а лабораторию. Потому что птицеферма по своей природе ориентирована на добычу яиц, мяса, перьев, а не на объединение мозга курицы с ИИ.
Чтобы объединить человеческий мозг с ИИ, нужно не традиционное государство, а лаборатория. Но не простая, а особенная, свободная от догм. Лаборатория, на территории которой ученые могут не опасаться за уголовную и любую иную ответственность за неудачный результат.
Научно-технический прогресс пошел, когда появились светские государства, где ученые могли мыслить без опасения быть наказанными за игнорирование религиозных догм. Объединение мозга и ИИ пойдет, если появится государство, где ученые могут также игнорировать биоэтические догмы.
Нельзя выйти к новому, не выходя за рамки привычного. Дойти туда, куда никто не доходил, можно тропами, которыми никто не ходил. В выкопанной яме нельзя найти клад. Чтобы получить то, чего мы никогда не имели, нам придется делать то, чего мы никогда не делали.
Начало
Чтобы увидеть контуры площадки, о которой я говорю, начну с того, что историю человечества можно поделить на два этапа. Первый этап, когда люди ориентировались только на то, что есть в реальности, что можно увидеть, потрогать, понюхать, услышать и так далее. Второй этап начинается, когда люди берут за ориентир то, чего нет в реальности, но что можно представить.
Первый этап относится ко времени, когда люди были животными из семейства гоминид, человекообразных обезьян. Их жизнь определяло то, что существует в реальности: холод, голод, угрозы и прочее. Вместе было намного больше шансов выжить. В одиночку их практически не было.
Следующая реальность: коллектив должен управляться. В роли управляющего выступал самый умный и сильный член племени. Он шел в первых рядах на охоту или на врага. Если враг сильнее, оценив ситуацию, подавал сигнал к отступлению, прикрывая отступающих. В награду вождь имел лучшие куски, лучшее место у костра, лучших самок и прочие земные ценности.
Размер племени определял такой технический момент, как единоличное правление. Лидер не делегировал свою власть. Вся полнота власти была сосредоточена в его руках. Второй момент: группа является единым целым, если все члены племени хорошо знают друг друга и потому доверяют. Чужим и незнакомым никто доверять не может. Чужой — это потенциальный враг.
Один человек может управлять группой и поддерживать в ней порядок, если она измеряется десятками. Человеческая память позволяет хорошо знать несколько десятков человек, но не сотен или тысяч. Все это определяло размер племени, он измерялся десятками человек, но не сотнями. Если племя становилось слишком большим, внутри него слабли социальные связи и оно кололось.
Ситуация меняется, когда возникает абстрактное мышление. Человек может представить то, чего нет в реальности. Харари в своей книге «Sapiens. Краткой истории человечества» пишет, что в Германии найдена статуэтка «человека-льва». Ее возраст составляет 30 тысяч лет. Это мифический персонаж. Человек его сделал, ориентируясь на образ в своей голове, а не глядя на реальность.
С абстрактного мышления начинается второй этап. Человек одухотворяет силы природы, ищет с ними коммуникации, представляет, как они выглядят. Возникают первые объекты, которых нет в реальности, но на которые человек начинает ориентироваться — боги.
Следующим шагом люди, занимающие верхние ступени социальной иерархии, приходят к выводу, что они являются тем, кем являются, благодаря богам. Далее эта мысль эволюционирует, что они происходят от богов, что они родственники Солнца или Луны. Кто эту теорию поддерживает, тому достается кусок побольше и место у костра поближе.
Появляются жрецы. Их профессиональной обязанностью становится поддержка теории, что вожди произошли от богов, а рядовые люди из чего-то земного. Несмотря на внешнее сходство, они фундаментально разные. У вождей особая природа, в них течет божественная кровь и они имеют особые таланты. Простые люди являются чем-то типа животных, которых божественные люди пасут.
Возникают новые принципы социальной организации. Божественные люди объединяются в отдельный класс. Вырастают управленческие возможности. Ограничение по памяти снимается через определение своего не по форме тела и лица, а по одежде, присущей членам нашей общины.
По мере роста общества к иерархии добавляется распределение труда. Следующим шагом является перекладывание труда на чужие плечи — возникает рабство. Появляется класс свободных людей, у которых есть свободное время. Большинство его тратит на обустройство быта. Но малая часть задается вопросами, далеко выходящими за линию бытового горизонта. С этого момента начинается стремительное развитие, которое в результате выливается в цивилизацию.
Мы все выросли в предубеждении, что рабство является чем-то плохим и ужасным. Но если уйти от навязанных стереотипов и объективно посмотреть на явление, мы увидим, что до рабства племена воевали друг с другом исключительно за материальные ценности: еду, одежду, орудия труда и прочие вещи. Людей из враждебного племени воспринимали не только не нужными, но и опасными. Поэтому в живых никого не оставляли. Победители вырезали побежденных под корень.
Однажды некий древний гений предложил не убивать побежденных, а оставлять их в живых в обмен на труд. На фоне убийства это акт человеколюбия. Насколько странно слышится фраза «рабство родилось из любви к людям», настолько она верна и логически, и по факту.
В древнем мире справедливость понималась в привязке к реальности, а не к оторванным от нее лозунгам, чья сила в том, что они привычные. Справедливости самой по себе, вне контекста, не существует. Древние считали, что справедливо, когда хорошее принадлежит сильному, а слабый подчиняется и платит ему дань. Несправедливо, когда хорошее принадлежит слабому, а сильный подчиняется и платит дань слабому. Справедливость и реальность были синонимы.
Под сильными «я имею в виду не сапожников и не поваров»… «Когда соберутся рабы и всякий прочий сброд, не годный ни на что, кроме как разве напрягать мышцы, соберутся и что-то там изрекут — это будет законным установлением?»… «У животных, и у людей, — если взглянуть на города и народы в целом, — видно, что признак справедливости таков: сильный повелевает слабым и стоит выше слабого». (Платон «Горгий»).
Самыми слабыми были животные. Они платили более сильным людям дань своим мясом, молоком, шкурами и прочее. Вторыми шли люди, они платили бесконечно сильным богам дань в виде регулярных жертвоприношений. Боги были самыми сильными и никому ничего не платили.
Отношения между животными и людьми, и между людьми и богами были стабильны, потому что животные всегда слабее людей, а люди всегда слабее богов. А отношения между народами были нестабильны. Любой слабый народ мог стать сильным, а любой сильный народ мог ослабнуть.
Побежденные народы добросовестно платили дань народам-победителям, потому что это справедливо. Но регулярно спрашивали богов: мы по-прежнему слабы или уже сильны? Если боги им говорили, что они слабы, те дальше платили, так как это было справедливо. Если же говорили, что уже достаточно сильны, тогда платить дань было несправедливо, и они восставали.