Али скрывался в развалинах заброшенного дома и там, как гласит легенда, ковыряясь палкой в земле, он нашел сундук с золотом, за которое завербовал две тысячи горских бандитов. Эти шкипетары1 сделались в его руках чудесным орудием. Командуя ими, он совершал удачные грабительские нападения и, что самое главное, ему наконец удалось разгромить врагов собственного рода. В Тебелин юноша вернулся с триумфом.
В момент победы и родился новый, истинный Али. Несколько лет поражений и унижений научили его, как побеждать по-новому; он понял, что в существующем вокруг него укладе только глупец станет пытаться добиться чего-нибудь рыцарственным соперничеством, мудрец же должен идти кривыми дорогами, обманывать и без жалости исключать всех: врагов и друзей, которые могут стать соперниками. Он не читал Макиавелли и его интерпретаторов, но сделался одним из самых жестоких в истории практиком "черного макиавеллизма". Методы, которыми он с момента возвращения в родной город и до самой смерти пользовался в своем походе по жизни, напоминали буддийскую молитвенную мельницу - каждый поворот несложного механизма означал очередную измену или убийство. Али не выпускал этой мельницы из рук. Опять же, несколько десятков лет ему способствовала удача, которая, как известно, чаще всего помогает сильным и решительным.
Первым, что он сделал, вернувшись в Тебелин, это обвинение брата в измене с последующим его отравлением. Таким вот несложным способом он решил проблему наследования после отца. Мать же, которой, по его мнению, уж слишком нравилось быть регентшей, он обвинил в убийстве своего обожаемого брата и приказал посадить ее под замок именно туда, где женщинам и место - в гарем. Но тут до него быстро дошло, что это средство половинное. А полусредства никак не помещались в те правила игры, в которой сам он намеревался стать победителем, в связи с чем отравил еще и мать. Это не помешало ему впоследствии, после захвата одного из враждебных городов, загнать в 600-тонный корабль всех его жителей и взорвать их (этим Али-паша хвастался в письме Байрону) за оскорбления, которые, якобы, много лет назад болгарский гарнизон этого города нанес его любимейшей родительнице и сестре.
Первым этапом на пути соглашения с Константинополем было подавление Тебелином направленного против турок бунта везира Скутари (Скодры). В результате, Али не только возвратил назад территории, захваченные у своего отца, но в качестве довеска получил еще несколько греческих городов. Затем он женился на Эмине, дочери паши Селима из Дельвино, тут же заявил о неверности тестя по отношению к Порте и немедленно избавил ее от усилий по нанесению наказания: он напал на Селима, приказал его обезглавить и объявил себя его преемником. Тем не менее, Порта не пожелала признать самозванца, в связи с чем Али пришлось как можно скорее заняться тем, чтобы избавиться от соперников на пост. В первую очередь он убил своего зятя, пашу Агирокастры, и над еще теплым трупом взял в жены собственную сестру (Шекспир, верно, крутился в гробу, сожалея, что не дожил до времен, в которых появился столь несравненный источник вдохновения). Последнее из этих преступлений сделала Али знаменитым, зато не принесло ожидаемых результатов: султан оставался глухим к просьбам албанского бандита.
Но тут Али вспомнил, что золотой ключик открывает любые замки. Подкупленные его постоянным агентом в Константинополе члены Дивана именовали албанца заместителем Древенджи-паши, в обязанности которого входил надзор за безопасностью на дорогах. Свое хозяйствование на новом посту Али Тебелин начал с того, что начал продавать атаманам разбойничьих банд свидетельств, делавших их законными владельцами того, что они награбили на дорогах и в других местах. Узнав об этом, Порта сняла Али с этой должности. Тогда он вновь достал из казны новую порцию золота. Диван вернул ему должность, и все пошло по-старому.
Воистину, те времена были настолько веселыми, что если бы с той поры хоть что-то изменилось, нам всем пришлось бы посыпать себе головы пеплом.
4
Оказию полностью войти в милость к Стамбулу дало Али греческое восстание 1770 года. Он помог туркам подавить освободительное движение. Паша был по-своему жестоким и не совершил ошибки, которая стала уделом тогдашнего паши Эпира, который, по мере возможностей, пытался смягчить суровые средства, применяемые по приказу султана к бунтовщикам. На мягкосердечного пашу это обратило (наверняка не без помощи Али) подозрение Порты в контактах с Россией и венецианцами. Впрочем, даже само мягкосердечие было достаточно тяжелым преступлением в тот период, когда турецкая империя распадалась по швам словно старый шатер, и когда вассалы султана все чаще отказывали в послушании. Так, например, паша Багдада не только отказался выплатить дань, но в добавок еще и приказал казнить султанского сборщика дани, который прибыл за деньгами. В подобной ситуации Порта предпочитала дуть и на воду, поэтому Али получил приказ казнить пашу Эпира. Провел он это в своем уже прекрасно отработанном стиле: пригласил пашу в гости, зарезал и отрубленную голову переслал в Стамбул. В качестве награды он получил фессалийский санджикат и командование над 4 тысячами человек, во главе которых он огнем и мечом очистил территории от Фермопил до долины Тампы.
На более высокую ступеньку наш король треф поднялся в 1787 году. К этому моменту он так замечательно помогал своим албанским корпусом Турции, воюющей с Россией и Австрией, а вернее, столь умело смог свою помощь разрекламировать, что благодарный султан назначил его пашой Прикали в Фессалии. Благодарность султана, наверняка, не была бы столь глубокой, если бы ему было известно, что в течение всего хода военных действий Али постоянно переписывался с Потемкиным.
В следующем (1788) году Али Тебелин весьма остроумно овладел всем Эпиром. Он подступил под Янину, ворота которой ему открыли, когда жителям был предъявлен султанский фирман. К своему несчастью янинцы не догадались, что фирман фальшивый. Это недомыслие с первого же момента стоило им очень дорого. Али заставил янинцев, чтобы они выслали прошение падишаху, чтобы тот именовал его наместником Янины, одновременно выдавив из них деньги на подкуп Дивана. Султан Абд-уль-Хамид не остался глухим к просьбам народа, и таким образом Али получил должность паши Янины.
С этого момента он последовательно увеличивал собственные владения и богатства с помощью интриг, измен, насилия и хитроумнейших договоров (в частности, он назначил себя наследником всех тех, кто умер от чумы, довольно частой в те времена). Он устанавливал дружеские отношения (официальные либо тайные) со всеми державами, и всех их предавал столько раз, сколько было ему нужно. В присутствии мусульман он был самым горячим почитателем Аллаха; находясь в компании с евреями, прославлял Моисея; с христианами пил за здоровье Девы Марии (sic!), греков околдовывал видениями свободы, одновременно, по приказу Турции, выполняя приговоры на греческих повстанцах. Как только, после падения Венецианской республики, трехцветный флаг начал развеваться над Корфу (1797 год), он приколол к своему тюрбану революционную кокарду и заявил Наполеону, что является "верным учеником религии якобинцев, что он переполнен почитанием к гуманности Карманьолы, к культу которой он мечтает быть допущен" (!). Все это почтение и почитание не помешали ему в то же самое время (во время пасхальных праздников) вырезать 6 тысяч жителей Акрокеруна; впрочем, тут он чего-то нахомутал - равно как и Типу-Сахиб поскольку к 1797 году якобинцы на французской политической сцене были всего лишь давней тенью.
Наполеон посылал к Али, выражающему ему "почтение и любовь" в качестве "сильного мужа великого народа", послов и военных инструкторов, а также снаряжение, решившись поддержать, уж лучше, предприимчивого пашу Янины с тем, чтобы потом направить его против Турции, чем романтичных греческих заговорщиков, которые обещали поднять общенародное восстание, если только Франция даст им 6 тысяч солдат и поклянется "уважать религию, женщин и кремневые ружья". Польские эмигранты из бригады Костюшко и легионеры Домбровского, сражающиеся на стороне Наполеона, даже намеревались основать на островах Ионического моря "Польско-Греческую республику"! По этому вопросу велись весьма серьезные переговоры, но проект пошел псу под хвост, когда Бонапарте отправился в Африку, а сам архипелаг был захвачен российско-турецким флотом (1798 год).