От избытка чувств я кинулась к телефону, чтобы позвонить Лерке, но вовремя опомнилась. Лерка непременно захочет узнать, что в конверте, а Арсений просил сохранить конверт для него… В самом деле, что там может быть? Сама не знаю как, я разорвала конверт. В салфетку был завернут ключ с биркой, на бирке номер 328. Я повертела его в руках, ключ небольшой, вряд ли от двери. Тогда от чего? На всякий случай я тщательно изучила салфетку, в которую был завернут ключ. Никакой записки. Ключ, и все. С просьбой сохранить его для Арсения. Он надеялся им воспользоваться. Я опять заревела, потом вытерла слезы и продолжила размышления.
Почему он прислал его мне? Арсений мне доверял. Конечно. Я вызываю у людей доверие, это нормально. Возможно, не только доверие, возможно, он испытывал ко мне чувства… А еще он хотел, чтобы об этом ключе никто не знал, и отправить его мне показалось ему наиболее надежным. Мы были едва знакомы, следовательно, никто из тех, кого он опасался, обо мне не знает. Отыскать меня будет сложно, это он так думал, и если бы я не поперлась к нему на квартиру, оказался бы прав. Но я, поддавшись на Леркины уговоры, туда отправилась, и в результате… в результате белобрысый легко может меня найти.
Я схватила оба конверта, записку и даже салфетку, скомкала и подожгла в большой пепельнице на кухне. Конверт горел плохо, поджигать его пришлось раза три, в конце концов и он превратился в груду пепла, а я вздохнула с облегчением.
Ключ я положила в шкатулку, где хранила всякие мелочи. Раз Арсения нет, хранить ключ у себя довольно глупо, но я его все же оставила. Еще раз прошлась по квартире и отправилась спать. Сон не шел, я то начинала реветь, то вспоминала о ключе и гадала: что намеревались открыть этим ключом, а главное, что находится под замком, который этот ключ открывает. Арсений погиб, и я об этом уже никогда не узнаю. Я вновь заревела, подозреваю, что на сей раз от неудовлетворенного любопытства.
Утром я едва не опоздала на работу, так что о ключе даже не вспомнила. Ближе к обеду мысль о нем мелькнула у меня на мгновение, но срочные дела вновь не позволили поразмышлять на эту тему.
В 15 часов 25 минут раздался телефонный звонок, и мужской голос сурово поинтересовался:
– С Лиховицкой Анной Михайловной я могу поговорить?
– Слушаю, – ответила я. Мужчина представился, и все поплыло у меня перед глазами: интересовалась мною милиция.
– Вы хорошо знали Ковальчука Арсения Романовича? – спросил мужчина.
– Это наш клиент, – промямлила я и сочла нужным добавить: – Он собирался купить квартиру.
– Собирался?
– Да, потом куда-то исчез. По крайней мере, не звонит и в агентстве не появляется.
– А вы давно его видели?
– Недели две назад он заходил к нам в последний раз.
– Я бы хотел поговорить с вами. Желательно сегодня.
Через час я с замиранием сердца стучала в дверь кабинета, снабженную табличкой «Потапов В.А.». По дороге я решила ни в чем не сознаваться, должно быть, с перепугу. А потом, никогда ведь не знаешь, от чего вреда больше: от правдивости или вранья. Как мудро заметила Лерка, Арсению теперь все равно, а мне неприятности ни к чему.
Лерке я позвонила по дороге, и она укрепила меня во мнении, что ложь во спасение – это благо. Хотя врать я не собиралась. Я просто решила немного исказить истину, чтобы господа из милиции потеряли ко мне интерес.
Услышав резкое «да», я вошла в кабинет и увидела мужчину среднего возраста, с бледным лицом, наметившейся лысиной и взглядом мученика. Если мне не хотелось отвечать на вопросы, то ему явно не хотелось их задавать.
– Садитесь, – кивнул он, когда я сообщила, кто я такая. Вздохнул, достал из верхнего ящика стола бумагу, авторучку и приступил.
Первые пять вопросов никакого затруднения у меня не вызвали, касались они в основном моих паспортных данных и места работы. Потом Владимир Андреевич перешел к насущному:
– Когда и где вы познакомились с Ковальчуком?
– А что случилось? – робко поинтересовалась я.
– Господин Ковальчук убит, идет следствие…
Охать и произносить что-то вроде «о господи» или «боже мой» я поостереглась, притворство никогда не было моей сильной стороной, я помолчала, а потом спросила:
– Но я-то здесь при чем?
– Мы опрашиваем всех, кто близко знал Ковальчука.
– Я его близко не знала. Если быть точной, мы были едва знакомы.
– Вот и расскажите об обстоятельствах вашего знакомства.
– Мы познакомились в кафе, – стараясь придерживаться истины, сообщила я. – Сидели за одним столиком. Разговорились, он сказал, что хочет купить квартиру, я предложила услуги нашего агентства. На следующий день он пришел, мы подобрали подходящую квартиру, но он вдруг исчез. Не звонил, не появлялся. Вчера мы как раз проезжали мимо дома, где он жил, и я решила заглянуть к нему. Но дома его не оказалось.
– Вы одна к нему заходили? – с интересом спросил Владимир Андреевич.
– Нет, с подругой. И ее шофером. Подруге нужно было в туалет, – пояснила я, – а шофер ходит за ней как приклеенный. Я забыла номер квартиры Арсения, и мы обратились к соседке на первом этаже.
– Что было дальше?
Я пожала плечами и посмотрела в глаза Владимиру Андреевичу, как мне казалось, с максимальной честностью.
– Ничего. Позвонили в дверь, никто не открыл, и мы ушли.
– Сколько времени вы находились в подъезде?
– Не помню. Полминуты, минуту. Я время не засекала.
– А когда выходили из подъезда, ничего подозрительного не слышали?
– Нет. Может, вы скажете, что случилось? – нахмурилась я.
– Соседка утверждает, что слышала выстрелы как раз в то время, когда вы были в квартире.
– В квартире мы не были, потому что нам никто не открыл дверь. И никаких выстрелов мы не слышали.
– Соседка видела, как вы садились в машину, и утверждает, что в квартире вы находились минут пятнадцать.
– Мы не могли находиться в квартире, потому что дверь нам никто не открыл, – терпеливо повторила я.
– А может, она уже была открыта?
– Может, – не стала я спорить, – но мне об этом ничего не известно. Стрелять мне тоже не из чего, если вы об этом, и Ковальчука я не убивала, не за что.
– Ковальчук был убит за двое суток до этого, но тот факт, что вы пытаетесь скрыть…
– Мы в квартиру не входили, пробыли на лестничной клетке не больше минуты. И в кого нам стрелять, скажите на милость, если Ковальчук был уже мертв?
– Вот я и пытаюсь выяснить, что там произошло, – задушевно сообщил он, но чужая задушевность впечатления на меня не произвела.
Потапов был ласков, потом сделался строг, напомнил об ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Все во мне холодело и замирало, но я продолжала стоять на своем.
Владимир Андреевич долго сверлил меня взглядом, а потом отпустил, записав Леркины данные, которыми она меня снабдила. Я вернулась на работу, где пыталась отделаться от навязчивых мыслей о том, как низко я пала: вру, притворяюсь – ну и о том, конечно, чем это может для меня закончиться. К концу дня я во всех своих бедах обвинила Лерку, кому хочется признавать собственные недостатки, а тут подвернулся удобный повод свалить все на другого.
Вечером я уехала к бабушке, выключив мобильный, чтобы Лерка не смогла до меня дозвониться.
На следующий день я появилась на работе с некоторым опозданием. Софья Сергеевна встретила меня с выражением лица, которое можно было характеризовать как ужас с большой толикой недоумения.
– Аня, тебя спрашивали, – сказала она, забыв поздороваться.
– Кто спрашивал? – нахмурилась я, сразу вспомнив о Лерке и ее шофере, который умел производить впечатление на людей.
– Какие-то типы. Пришли вдвоем. Спросили, когда ты будешь. Вряд ли их интересуют квартиры. Скорее они хотят, чтобы мы освободили помещение.
– О господи, – только и смогла произнести я и закрылась в своем кабинете. Федосеев кому-то наябедничал, и теперь ко мне явятся с претензиями. Федосееву повредили руку, а мне, скорее всего, оторвут голову, и поделом, нечего прибегать к бандитским методам. Я вновь помянула Лерку недобрым словом и попробовала сосредоточиться на работе.