По словам Ершова, во Всесоюзном комитете его в общем-то поддерживали. Полную поддержку нашел и Менглет — у диковцев. Главный режиссер БДТ Менглета не поддержал. Борис Андреевич Бабочкин уговаривал его остаться в Ленинграде, обещал роли, достойную будущность. Жорик был непреклонен. Он ценил талант Бабочкина, уважал как человека, но Менглет хотел создать негласный «театр Дикого» — и все тут.
— Подавайте заявление! — сказал Борис Андреевич.
Первым (решили — по алфавиту) пошел на прием к Бабочкину кучерявый Бабин. Не приобретение ни для какого театра — но милый до невозможности. Вася положил заявление на стол… Бабочкин прочитал. И… начал его уговаривать остаться. Бабин был непреклонен!
Борис Андреевич подписал заявление. Отворил дверь, хотел спросить: «Ну, кто еще хочет уходить?» Но не спросил, ибо увидел почти всех диковцев, толпящихся у двери. По-диковски широко откинув правую руку, Борис Андреевич сказал:
— Прошу!
И уже больше никого не уговаривал.
Может быть, он уговаривал бы Карпову, но Зиночки среди уходящих не было, она из БДТ уходить в неведомое не собиралась.
Захватив с собой выпускницу школы Большого драматического Лизу Чистову, розового пупсика на коротеньких, но стройных ножках, и режиссера Якова Штейна, диковцы в предвкушении неведомого отбыли в Москву.
Глава 6 Овал и угол
Павлу Когану вольно было рисовать угол, но за что он не любил овал?
Эллипсоид (объемный вал) — желудь, эллипсоид — яйцо, то есть зародыш жизни. Угол — клин. Клин -клином вышибают. Но иногда клин может и застрять…
У первого советского атомохода — ледокола «Ленин», построенного во времена Хрущева, — нос был заострен углом (квадрантом), и нос «Ленина», врезаясь во льды, застревал в них. А вокруг него ходили ледоколы менее мощные, но более удачной конструкции и, ломая льды, освобождали атомоход из ледового плена.
Корпус ледокола «Адмирал Макаров», построенного по чертежам Макарова в первые годы XX века, имел форму яйца — льды, сжимаясь, выталкивали его на поверхность.
Угол — нетерпимость. Овал — приспособляемость. Ограненный алмаз режет углом граней стекло, буравит твердые массы, овал легко вплывает в раздвинутые углом пространства. Среди гениев человечества были (и есть, конечно) углы и овалы. Леонардо да Винчи — овал. Микеланджело — угол. Чехов — овал. Бунин — угол. Кто из них нам дороже? Кому кто.
Овал и угол — Менглет и Ершов в деле создания своего театра дополняли друг друга.
Ершов, хмурясь, резал, нападал!
Менглет с улыбкой упрашивал.
Им предложили Сталинабад: крайний форпост советской державы, где, кроме тарантулов и скорпионов, обитали загадочные таджики и смельчаки русские. (Басмачей разгромили совсем недавно.) В ответ на запрос Всесоюзного комитета по делам искусств — нужен ли русский театр в Сталинабаде, Управление по делам искусств Таджикистана ответило телеграммой: «Театр не нужен пришлите лучше легковую машину».
Управление это жестоко ошибалось! Русский театр был нужен не тарантулам и скорпионам, не таджикам, театр был нужен русскому населению. Но и это не главное. Театр требовался Красной Армии — оплоту советской державы в отдаленной горной республике. Чем в свободное от строевой подготовки время хлестать русскую горькую, лучше постановку посмотреть!
В Ташкенте работал театр Средне-Азиатского военного округа — CAB О. Командиры и красноармейцы культурно развлекались (слово «солдат» еще не было возвращено в армию). В Сталинабаде красноармейцам и командирам доставались только киношка, залетные халтурщики гастролеры и местная самодеятельность. А Дом Красной Армии уже возвышался над глиняными хижинами-«кибитками».
Кто— то где-то кому-то «указал», и решение послать в молодую республику молодых актеров (комсомольцев-энтузиастов) было принято. Открыть театр требовалось к 20-летию Великого Октября (то есть 7 ноября 1937 года), до открытия оставалось меньше двух месяцев. Но пьеса уже была найдена -«Земля» Н. Вирты, и роли распределены. Нашелся и директор театра — Абрам Григорьевич Ицкович, не комсомольского возраста, но энтузиаст.
Он учился в Сорбонне (или в Цюрихе?), имел высшее медицинское образование и разговаривал со страшным еврейским акцентом. Русскую свою жену он называл Наташкэ, печалясь о полурусском сыне, говорил: «Мой Вовкэ — это ж наказание!» «Быстро» у него звучало как «бистро». Курил он только сигары, почти не вынимая изо рта. Участвовал в Гражданской войне (естественно, на стороне красных) -врачом. Один глаз у него был стеклянный, но другой глядел хитро и зорко. Носил Абрам Григорьевич двустороннее пальто (старое, но заграничное) — то вверх кожей, то вверх клетчатым сукном — и авиационный шлем. Вставной глаз иногда вынимал и мыл под краном.
Ицковича все полюбили и окрестили его Папой. Папа обещал вырвать для переезда отдельный вагон.
Папа вагон вырвал! В зареве массовых расстрелов старой ленинской гвардии и высшего военного командования Красной Армии диковцы отправились по тридцать седьмому году в дальний путь.
После «Земли» решено было возобновить «Бедность не порок». Все исполнители в вагоне… кроме Зиночки Карповой.
Но Ершову и Менглету повезло. На актерской бирже они подобрали Валю Русанову красавицу писаную. Брюнетка (как Зиночка), пониже ее ростом, но неизменно на высоких каблуках, с пышной грудью и осиной талией.
Русанова на Ершова и Менглета произвела неотразимое впечатление. Но Жорик видел в ней только лирическую героиню, а Ершов… Героиню он тоже видел, но видел в ней и прелестную женщину: длинные густые волосы, собранные в пучок, отливали бронзой (хна-басмоль), тонкие брови (выщипанные, о чем Ершов не подозревал) выгибались над сверкающими глазами, носик с горбинкой и рот… Истинное чудо?!
«Вашим бы ртом, Валя, да воду пить!» — говаривал один из ее прежних поклонников. Все тридцать два — без пятнышка! Валя занималась с Ершовым — Любовью Гордеевной, то в коридоре, то в тамбуре. Петя любовался ее глазами и ртом. Аля стояла у окна возле уборной и методично отдирала пленку с обветренных губ (это, как потом выяснилось, было признаком ревности).
Когда Ершов отходил от Вали к жене, к ней тут же подбирался Александр Дегтярь. И вместо того чтобы учить роль — кулака Сторожева («Земля»! Премьера!), любезничал с Валей. И Васе Бабину, Мите из «Бедности», его новая Любовь Гордеевна нравилась. И Олежка Солюс туда же! По молодости лет Олежка величал ее почтительно: «Валентина Сергеевна», но думал о ней без всякого почтения — «хороша девка». Только где ж ему — после могучего Дегтяря?
Розовый пупсик Лиза Чистова тоже влюбилась в Русанову. Тайком Лиза страдала по Солюсу, но Русановой поклонялась открыто и даже слегка напоказ. Лиза стала ей как бы младшей сестренкой, субреткой при героине, Русанова поверяла ей свои тайны. Она, оказывается, испытала горечь неудачного замужества, у нее больное сердце… Светлые кудряшки Лизы нежно щекотали темную головку Русановой, когда она секретничала с ней.
Коренные диковцы относились к Вале с подозрением.
— Чего это она так хрипит-шипит? — удивлялась Ольга Якунина.
— Мороженого в жару объелась — охрипла, отвечал Менглет.
— Это она вам так сказала? — допытывалась Лида Бергер.
— Она.
— Она соврала, — утверждала Лида. — Безголосую вы, братцы-кролики, на бирже подобрали!
Менглет сам уже так подумывал, но еще надеялся, что хрипота пройдет. Шептала Русанова с партнерами искренне, взволнованно, явно была талантлива… Только почему ее в Театре Революции не оставили? Она же школу этого театра окончила вместе с Борисом Толмачовым? Толмазов — в Театре Революции и подает надежды, а Валя до биржи в совхозно-колхозном театре мыкалась?