— То, что он только что сделал, называется попыткой убийства. Разве это само по себе не признание? Во всяком случае, это доказывает, что Стаблинский способен на убийство… и всегда готов размозжить голову жертве и любому, кто встанет на его пути.
Декок помедлил, прежде чем ответить. Он потер ладонью шею под воротником, будто ему не хватало воздуха, рассеяно заметил, что шея влажная. Подмышки тоже промокли от пота.
— Нам не удастся это использовать в качестве свидетельства в делах миссис Линсхот и Сэма Лайона. Даже средненький адвокатишка сможет объяснить нападение на меня целым рядом причин. Игорь не дурак, а его адвокат более чем компетентен. Скорее всего, эта парочка что-нибудь придумает. Я не удивлюсь, если они еще и жалобу на меня подадут.
— На вас?
— Да.
— На каком основании?
— Применение насилия, например.
Фледдер оторопело смотрел на него.
— Разве вы его били?
Декок рассмеялся:
— Разумеется, нет. Надеюсь, на это у меня ума хватает. Я пальцем до него не дотронулся. — Он пожал плечами. — Но подобные жалобы вообще не нуждаются в правдивых фактах.
Фледдер совсем растерялся.
— Не нуждаются в правдивых фактах? — переспросил он. — Но ложное обвинение преследуется по закону.
Декок широко ухмыльнулся:
— Только не в том случае, когда жалоба направлена против офицера полиции. — Слова прозвучали цинично. — Я ни разу не слышал, чтобы кого-нибудь осудили за ложное обвинение полицейского. Похоже, в Голландии это разрешено.
— Вы разозлили Игоря?
Декок перебирал в уме разговор, глядя в пространство. Он обладал редкой способностью вспомнить после допроса слова, выражения лица и жесты. Затем инспектор отрицательно покачал головой.
— Нет, — задумчиво ответил он. — Временами разговор становился несдержанным. Нельзя сказать, чтобы мы обменивались любезностями, но мне думается, что настоящей злобы я у него не вызвал. Скорее, Стаблинский притворился, что впал в ярость.
— И? — настаивал Фледдер.
— И ты знаешь, что не всегда получается во время допроса оставаться совершенно спокойным. Случаются моменты, когда эмоции грозят тебя захлестнуть — такая уж работа. А Игорь Стаблинский очень умный подозреваемый. Он понимает, что упрямое, глупое отрицание выводит из себя. Как и любой следователь, я начинаю терять терпение, потом выхожу из себя. На этот раз я продолжал допрос, поскольку полагал, что он вот-вот расколется. И тут зазвонил телефон.
Фледдер задумчиво взглянул на него:
— И кто звонил?
Декок поморщился.
— Вот это самое странное, — сказал он. — Звонила женщина, старая женщина. Хотела узнать, не знаю ли я чего-нибудь о ее гусях.
— Гусях?
— Так она сказала.
— Что за женщина? Она назвалась?
— Да, — ответил Декок, — звонила миссис Бюилдайк.
Фледдер явно удивился:
— Бюилдайк? Живет на берегу Амстела?
— Да.
— Ее имя и адрес есть в списке Стаблинского Декок хлопнул себя ладонью по лбу:
— Ну разумеется. Из-за всей этой суеты я не сразу сориентировался. Давай выясним побольше насчет этой милой дамы.
2
Оба инспектора сидели в «фольксвагене жуке». За рулем — Фледдер. Декок с трудом поместил свою костлявую фигуру на крошечном пассажирском сиденье. Они проехали плотину в центре Амстердама, затем миновали пирс с экскурсионными лодками, на выезде из города переехали через мост. Солнце скрылось за большой темной тучей. Начал нерешительно накрапывать дождик, который быстро превратился в ливень. Замасленное лобовое стекло покрыла сеть маленьких водяных пузырьков. Фледдер включил дворники.
Казалось, движение дворников заворожило Декока. Их медленные плавные наклоны вводили в транс, успокаивали. Он сдвинул потерявшую форму старую шляпу ниже на глаза и сполз на сиденье, в результате чего оказался практически на спине. Колени его упирались в приборную доску.
Фледдер искоса взглянул на него.
— Что будет со Стаблинским? — спросил он.
Декок потряс головой, как будто хотел очистить ее от шума дождя и гула двигателя. Подремать не получится. Он сел ровнее и выпрямился.
— Завтра утром ему предъявят официальное обвинение.
— Вы полагаете, им удастся дать ему срок?
— Уверен. Любые отрицания ему не помогут. Улики косвенные, но их множество.
— А нападение на вас? Я заметил, что вы не упомянули о нем в отчете, вот и решил поинтересоваться.
Декок промолчал.
Обычно всеми бумажными делами, касающимися расследования, занимался Фледдер. Декок всегда отказывался пользоваться пишущей машинкой. Он на короткое время был отомщен, когда последнюю машинку отправили в дальний угол подвала на Вармез-стрит. Но и появление компьютеров не изменило Декока. Более того, старший инспектор начал испытывать еще большее отвращение к клавиатуре. Когда он начинал свою работу в полиции, все отчеты писались ручкой и чернилами. Механизация этого процесса сделала его слишком торопливым. А с точки зрения инспектора, над этими отчетами стоило хорошенько подумать и не спешить. Фледдер же поддался общему настроению: он даже разработал специальную схему для создания отчетов. Он мог написать отчет за кратчайший срок, используя заранее заготовленные абзацы и положения, сохраненные в памяти компьютера. Декок не интересовался, как это ему удается. Он отказался знакомиться со всеми электронными приспособлениями, однако довольно быстро оценил скоростную технику своего напарника. Декок перестал настаивать на собственных усилиях в написании отчетов старым методом. Он сообщал свои выводы устно или в коротеньких записках Фледдеру, и едва сдерживал улыбку, когда чиновники восхваляли «его» отчеты.