В дележе награбленного Кано никогда не участвовал, и это лишь подкрепляло Хисанори в мнении, что его подопечный – дикий, но совершенно неразумный зверь. Тем больше он удивился, когда, спустя год после их первой встречи, Кано подошёл к нему и потребовал денег.
- Зачем это тебе?
- У моего меча разболталась рукоять и требуются новые ножны.
- Это всё потому, что твой меч – просто старьё…
Хисанори не окончил фразы. И сам он, и вся его шайка были убиты в тот же день, а Кано, вскрыв личный ларец Хисанори, взял оттуда немного серебра, решив, что этого хватит, чтобы привести меч в порядок.
Денег хватило едва-едва; на оставшиеся гроши Кано купил гвоздичного масла для полировки, ему нравился этот запах. Впредь он решил вести себя по-другому: не рубить всех подряд, а искать людей, у которых можно чему-нибудь научиться. Кано не сомневался, что такие люди есть: он не мог забыть, что единственным противником, которому он до сих пор проиграл, была загадочная старуха, которую он видел в свой последний день в монастыре. Страна большая; где-нибудь в ней живут воины, которые сильнее его; нужно лишь их найти. И он пустился в путь, представляясь странствующим ронином и живя на доходы от поединков.
Люди меряют время днями и месяцами, Кано мерил время отнятыми жизнями. Он понял, что большинство людей не разделяет его мнение по поводу права на убийство, и дал себе слово держать инстинкты в узде. Восемьдесят восемь жизней – и ни одной жизнью больше. Если до тех пор он не найдёт человека, который был бы сильнее его, значит, боги не приняли его обет.
В ближних селениях все слышали о Кано, и желающих драться с ним или не находилось вовсе, или находились один-два человека, которые ничему не могли его научить. Оставалась надежда на обширные, тщательно охраняемые провинции, куда слухи долетают не так быстро, а жители не избалованы зрелищами. Так он однажды оказался в Мино, где правил сам Асакура, легендарный воин прежних времён. В глубине души Кано желал сразиться с ним, но, увидев, что даймё уже стар, отказался от этой мысли.
В странствиях его начала одолевать скука: приближался предел восьмидесяти восьми жизням, а желанный противник по силам так и не был найден. Окружённый всеобщим почтением и страхом, Кано, сам себе в том не признаваясь, начал тосковать по другим чувствам. Жизнь стала надоедать ему. Теперь он остро ощущал свою инаковость, но это больше не радовало его, а скорее досаждало.
Покидая Мино на исходе своей двадцатой весны, Кано не знал, куда идёт: то ли искать соперника в больших городах, то ли позволить убить себя первому встречному, чтобы, наконец, увидеть, как выглядит радость победы в чьих-то чужих глазах.
Тяжёлое лето
- Ничего не понимаю… - Широ внимательно ощупывал плотную, без единой щели, деревянную панель. – Я совершенно уверен, что выходил отсюда. Где этот проклятый вход?
Юки участливо наблюдал за его стараниями.
- Может, всё-таки в другом месте?
- Нет, точно здесь! – Широ в раздражении ударил по стене кулаком. – Да что за день сегодня!
- Тогда, наверное, завтра поищем? – Робко предложил Юки.
Широ злобно уставился на него:
- Ты мне не веришь!
- Разумеется, верю.
- Нет, не веришь! Конечно, кто же поверит в дурацкую историю про старуху, запертую между замковых стен! Давай, скажи, что я всё это выдумал!
Юки только вздохнул. Разговаривать с Широ, когда у того что-то не ладилось, было трудно.
- Широ, я тебе верю, просто ты, возможно, ошибаешься…
- Ошибаюсь?!
- Я имею в виду, что ход твоих рассуждений может быть ошибочен. Выход – это ведь не обязательно вход…
- Что? – Широ перестал колотить по стене и повернулся к нему. – То есть?
- То есть дверь, через которую ты вышел, служит только для этой цели. А зайти через неё нельзя. Понимаешь? Вход расположен где-то в другом месте.
- Но в каком?
- Откуда я знаю. Это же ты через него заходил.
- Ну да, а раз я не помню, где он, то, значит, всё это мне пригрезилось! И коридор померещился, и разговор со старухой, и вообще всё. И ты, наверное, мне сейчас тоже мерещишься, а на самом деле я сплю, да?!
- Широ, пожалуйста, успокойся…
- Да не могу я успокоиться, Юки, как ты не понимаешь! – Широ зашагал взад-вперёд, размахивая руками. – Пойми ты, мы с тобой не ошиблись насчёт двойных стен! Там действительно кто-то живёт внутри и наблюдает за нами! Она – эта старуха – подсматривает! Раньше я только догадывался, а теперь точно знаю!
- Всё это, конечно, ужасно, но ведь от того, что мы отправимся на её поиски завтра, ничего не изменится, правда? – Настойчиво взывал к его разуму Юки. – Широ, я верю тебе, я верю, что там, в скрытой комнате, живёт Сачико-химэ, но сейчас ты слишком устал и переволновался, ты, наконец, нездоров…
- Вот-вот, ещё про это скажи! Скажи, что я не гожусь в самураи, потому что от вида крови меня начинает тошнить! Давай, не молчи, Юки, я уже привык, что ты говоришь мне одни гадости!
Широ повезло с другом: никакой другой человек не смог бы долго его выносить. Юки пропустил несусветное обвинение мимо ушей.
- Пойдём в комнату, Широ, я заварю тебе чай, а потом, если ты почувствуешь себя лучше, мы ещё раз осмотрим эту стену, хорошо?
На этот раз Широ позволил себя уговорить. Через час, напоенный валерианой и чабрецом, он задремал, а Юки тихо-тихо распустил ему пояс и накрыл Широ одеялом. Сам он в этот вечер долго не мог заснуть: тридцать смертельных поединков Кано, которым он стал свидетелем, были слишком жутким зрелищем, чтобы о них не думать. Хладнокровная жестокость ронина поразила его в самое сердце, но, в отличие от Широ, он не находил в ней ничего завораживающего и притягательного. Искренне восхищённый мастерством пришельца, Юки совершенно не заинтересовался им как личностью. Ему не захотелось прикоснуться к этой гибельной силе и урвать от неё кусочек, присвоив себе, наоборот, больше всего он хотел никогда больше не видеть ни этого человека, ни ему подобных. Широ, разметавшийся в тревожном сне, грезил совсем об ином.
Проснувшись перед рассветом от особенно яркого кошмара, он тут же начал будить Юки:
- Юки, проснись немедленно!
- Что случилось? – Пробормотал Юки, с усилием отрывая голову от подушки. – Вам плохо?
- Нет, но я хочу поговорить.
- Поговорить?.. Сейчас?
- Да. Ты сказал, что Мицуёри-сэнсей назвал Кано убийцей. Он объяснил, почему?
Юки протёр кулаками глаза, собираясь с мыслями.
- Вроде бы потому, что он не дрался, а просто убивал…
- Но разве не это делает воин – убивает?
- Нет… воин сражается… во имя справедливости… важнее моральная победа… и…
- Юки, Юки, не спи! Подумай, но ведь и нам придётся убивать! Мы тоже будем считаться убийцами?
- В определённом смысле – да, но мы ведь не будем бросаться на первого встречного без всякой причины. Наверное, Мицуёри-сэнсей имел в виду, что человек становится убийцей тогда, когда начинает совершать убийства ради убийства и получать от этого удовольствие. Самурай не может наслаждаться, убивая, это отвратительно. Если затронута честь, то он скорее сам умрёт, чем убьёт другого. – Юки мучительно пытался расстаться со сном.
- Ого! И ты в это веришь? А какое, по-твоему, чувство должен испытывать воин, отнимая жизнь? Отвращение? Жалость к поверженному? Сожаление о своей жестокости?
- Не знаю, Йомэй-сама. Я ведь никогда ещё не убивал.
- Вот и я тоже. – Пальцы Широ нервно комкали одеяло. – Но самое забавное, что я даже и не задумывался о том, каково это – убивать. Или, может, о таких вещах не нужно задумываться? Однажды это происходит само собой, да? Ты сражаешься с кем-нибудь, думаешь только о технике боя, и вдруг твой противник ошибается, да, внезапно совершает ошибку, и ты видишь, что можешь нанести последний удар, и у тебя доля секунды, чтобы на это решиться… и ты делаешь выпад, и лезвие твоего меча рассекает ему грудную клетку…