– Убери, пожалуйста, руку, Базиль, ты делаешь мне больно. Я обещаю, я тебя выслушаю, но утром! – попробовала сделать серьёзное и осуждающее лицо, может, сработает?
– Лиза, – дёрнулся приятель, но объятий не разрушил. – Ты… нравишься мне!
– И что? – ляпнула я не задумываясь.
Он попробовал меня поцеловать. Хорошо алкоголь немного замедлил его реакцию, ибо пусть и зажатая в объятиях, я почти увернулась, и Базиль чмокнул меня в ухо, аж зазвенело.
– Неужели не видишь, как тоскую по тебе? Не замечаешь моих страданий?
– Базиль, пожалуйста, давай завтра, я обещаю, мы с тобой поговорим… – в ужасе проблеяла я, уворачиваясь от очередного поцелуя.
И почему никто не вмешается? Да я сейчас рада была бы хоть Мишке! Или… неужели завеса отсекает балкон и от улицы, и от зала? Ноги от нехорошей догадки сразу стали ватными, а копчик захолодел.
– Лиза, я очень даже рад, что набрался… набрался смелости признаться тебе. Я эту скотину Михаила пра… пру… прястраню. Одно твоё слово. Смотри, он при тебе заигрывает с каждой юбкой, и не только заигрывает. Я знаю, о чём говорю, если хочешь – я тебе докажу, с фактами на руках, что он не только шляется и пьёт, он ещё их и тра… трух.. Короче, зачем тебе этот бабник? Деньги его? Да у меня не меньше, Лизонька. Я буду любое твоё желание исполнять, на руках носить, только будь со мной!
Базиль раскраснелся и распалился так, что всё сильнее стискивал меня в объятиях и всё пытался целовать. При этом не обращал внимания пинки и прочие попытки сопротивления. Я ударила его коленкой в пах, он вообще не заметил, лишь чуть повернулся и зажал меня так, чтобы я не могла его больше пнуть ногой. Дело неотвратно близилось к вынужденному поцелую, причём сжатые губы не помогут. Балиль очень скоро сообразит, что его рука находится как раз возле замка платья.
– И что тут происходит? Замер, потом шаг назад от мадемуазель Орешкиной, – властно приказали сзади.
У меня потемнело в глазах, я судорожно пыталась вдохнуть воздуха, ещё не поверив, что стальное кольцо рук расцепилось. Несостоявшийся «ухажёр» первым сообразил, чей же голос его остановил. Базиль застыл в противоположном углу балкона, втянул голову в плечи и виновато развернулся к говорившему.
– Месье Дюран, мы ничего плохого не делаю, мы с Лизой просто разговариваем.
– Для начала – я увидел и услышал достаточно до того, как вмешаться. Ты в глаза ей посмотри, – рыкнули на него. – Запугал девушку до смерти своими «разговорами». Разве так общаются с теми, кто понравился?
– А разве нет?
Это была уже дерзость. Базиль точно пьян в хлам, иначе никогда бы не рискнул так нагло говорить с куратором и деканом.
– Если ты насиловать её собрался, – отрезал профессор. – Исчез отсюда. Не с балкона, а вообще с вечеринки. Лично проверю у швейцара, во сколько убыл и в службе такси, когда и куда они тебя доставили. Что касается вашего поведения, дорогой студент Аконской академии, про это мы поговорим завтра. Рекомендую перед этим заново повторить раздел три, параграфы с шестнадцатого по тридцатый. Больше вас не задерживаю.
Базиль униженно ткнулся взглядом в пол, втянул голову в плечи, и, шаркая ногами, поплёлся к выходу, на глазах трезвея от страха. Блин, чего там в этих пунктах, что Базиль стал аж белый как мел? Вроде бы читала, но не помню. Надо как вернёмся с вечеринки… Зараза! В общаге полного кодекса правил Академии нет. Тогда завтра с утра в библиотеку, первым делом.
Видимо, из-за выброса адреналина и пережитого испуга слух обострился, ибо высказался месье Дюран очень тихо и явно непроизвольно вырвалось:
– Vous me faites chier, bande d'abrutis!
Я не поняла – тут моё знание языка спасовало, но выражение лица и интонация объясняли смысл фразы достаточно чётко. А ещё я сообразила, почему профессор так вовремя появился. Похоже, Академия знала своих студентов намного лучше их самих, и все прекрасно представляли, как вечеринка может закончиться. Раз Мишка пригласил вообще всю группу, то присутствие куратора – особенно в свете недавнего убийства – становилось обязательным. Особенно если вспомнить, что детки-то у нас на потоке учатся не самые простые. Правила Академии достаточно строго работают не только в отношении студентов, но и для преподавателей, будь ты сам декан или даже ректор. Вот только если приглядеться, и лицо у месье Дюрана какое-то отёкшее, мешки под глазами намечаются, несколько морщинок, которые я никогда не замечала. Да и прорвавшееся ругательство... Похоже, у нас проблемы. Сначала у группы, а потом, когда все сообразят – уже у Мишки и у меня заодно. Наш куратор, судя по всему, в данный момент адски мечтает отоспаться сутки-другие, а вместо этого следит, чтобы пьяная компания чего не учудила. И зная характер месье декана – отыграется он и на нас, и на остальном потоке обязательно. Интересно, а мадам де Грорувр здесь по той же причине? Если да – то на пороге общежития о визите песца я размышляла рановато. Этот толстый северный зверёк нас только сейчас догнал.
Пока я глядела на Ладисласа Дюрана и размышляла, месье профессор, в свою очередь, также пристально рассматривал меня и моё платье.
– Впредь, мадемуазель Орешкина, прошу быть аккуратнее. Я вижу, вы так и не вняли моему совету по выбору парней.
Тут меня опять прорвало. И этот туда же! Ну сколько можно, ему издеваться и решать за меня, словно я кукла? А мне робеть и соглашаться?!
– Месье Дюран, хотя я и ваша студентка, но вам не дочь и не жена, чтобы вы решали за меня! – процедила я и отвернулась на улицу, где как раз начали зажигать ночные огни.
Всем видом постаралась продемонстрировать, что разговаривать не желаю.
– Это намёк? Или предложение? В любом случае у нас на Листе предложение о свадьбе всегда делает мужчина, – в голосе звеняще перекатывалась неприкрытая издёвка.
У профессора явно поднялось настроение, аж глаза засверкали весельем.
– Вы всё равно никогда не рискнёте, месье Дюран. Поэтому шутить на эту тему мне позволено сколько угодно.
Где-то внутри завопил испуганный голос разума. Хамить декану в лицо? Но на меня накатило такое бесшабашное настроение, что мне сейчас было море по колено. Господин профессор изволят шутить и меня подкалывать? Так я и ответить могу.
Подождав немного на пороге, месье профессор подошёл к перилам, встал рядом и также задумчиво уставился вдаль. Я хотела было уйти, но из зала донеслась чувственная мелодия, приглашая желающих на медленный танец: парни липнут к девушкам и зовут пообжиматься под музыку. Хватит с меня на сегодня и одного Базиля. Лучше переждать. В это мгновение Ладислас Дюран посмотрел на меня так… В общем, если бы он не был деканом, куратором, преподавателем и представителем здешней высшей аристократии, которому нищая студентка – пустое место, то я бы приняла этот взгляд за страстный, откровенный, сообщающий о желании чего-то большего, нежели плавные движения под музыку. Он пристроил огромные тёплые ладони на мою талию, и сжал её ровно настолько, чтобы было ощущение приятного давления. Мои руки, словно жили отдельно, не повинуясь воле хозяйки обняли его в ответ – я едва дотянулась руками до плеч и неловко прижалась, ощущая под строгим пиджаком каменные мускулы. Угомонись, Лизка. Мишка ляпнул по злобе, Дюран играет с тобой в какую-то свою игру – а ты как в книжках уши и развесила…
– Окажите мне честь, мадемуазель Орешкина. Я приглашаю вас на танец, если вы позволите.
Я вздрогнула, то ли от слов, то ли от тона, каким было сказано. Ага, меня просят – и рискни здоровьем отказаться. Зачем он это делает?
– Прошу прощения, но позвольте мне сказать нет, – рискнула пролепетать я и попробовала отстраниться.
– Почему? – Ладислас Дюран удивился так искренне, что мне окончательно стало не по себе.
– Но ваша студентка. И мадемуазель де Грорувр в зале! – выпалила я весомый довод.
– А мы тут, – он чуть повернул, вынуждая глянуть в глаза. – Не беспокойся. Ферреоль принципиально не смешивает личное и работу. Даже если терпеть не может розовый цвет в обуви. – Чувствую, икаться мне тапки будут долго… И будто по себе не знаю, на что способна оскорблённая женщина, и куда при этом идут принципы. – Пойдём, Лиза. Должно же сегодня случиться хоть что-то хорошее?