– Крепкий молодой организм. Просто удивительно, мадемуазель явно в рубашке родилась. Трещина в ребре, сотрясение, множественные гематомы и тройная доза анестетиков – и всё поддаётся лечению, без каких-либо последствий на будущее. Ей очень повезло, месье Дюран, что вы настолько быстро сообразили и доставили её к нам. Так, пациентка приходит себя.
Я вроде бы, может, успела испугаться, но тут моё зрение сфокусировалось на искажённом яростью лице декана. Идеальные брови его изломились на переносице, рождая глубокую борозду, делившую лоб пополам, губы побелели, кажется, даже послышался звук скрипнувших зубов. Никогда я его ещё не видела в подобном состоянии. Жестом приказав врачам отойти на пару шагов, месье куратор щёлкнул пальцами, и за его спиной возникла зыбкая полупрозрачная завеса, напоминающая поток горячего воздуха. Теперь я была готова присвистнуть уже от удивления. Никогда раньше месье профессор не позволял себе колдовать при студентах открыто, и вообще подобное на Листе Бретей считалось дурным тоном, особенно для аристократии.
– Мадемуазель Орешкина, – голос зазвучал мягко, будто подтаявшее масло. – Кто на вас напал и возможно угрожал, что вы постарались скрыть факт нападения?
– Н-никто, я с-сам-ма…
– Я. Спросил. Кто? – он ухватился за спинку кровати так, что аж побелели костяшки пальцев. – Мадемуазель Орешкина, у меня на руках сейчас экспертное заключение, в котором чёрным по белому написано – вас избивали. В свете последних событий… Кто? – в голосе прозвучало почти не прикрытое бешенство. – Или вы немедленно даёте показания, или… Я вас просто исключу как куратор, без права на восстановление, причём не только в Аконской академии, но и в любом более-менее приличном учебном заведении всей Книги миров. Мне трупы, – процедил он, не нужны. Идиотка ты безмозглая. И попечительскому совету трупы тоже не нужны, хватит с нас и одного визита следователей.
– Мишка! – просипела я, но больше от страха, нежели от его реальных действий, прижатая его навалившимся телом, пронизанная этим бешеным взглядом.
– Точнее. Назовите имя полностью.
– Михаил Самохин, мой сокурсник…
– «Красную мельницу» вы покинули вдвоём, но домой вы вернулись одна. Вы не встречались потом отдельно, и из общежития не уходили. Инцидент случился?..
– По дороге, в кэбе, он по пьяни начал меня ревновать! Да вы и сами всё знаете, зачем спрашиваете?!
– Благодарю вас, мадемуазель Орешкина, – из Дюрана будто бы разом выпустили весь гнев. Передо мной стоял привычно-невозмутимый декан. – Ваше заявление официально зафиксировано мной как вашим куратором и деканом факультета, – он показал перстень на руке, камень в нём светился слабым фиолетовым цветом. Что-то вроде диктофона? – Отдыхайте, Елизавета. Можете больше не бояться, отныне вы под защитой Академии. И зря вы столько терпели. Давно надо было дать этому делу официальный ход, не дожидаясь подобных эксцессов. Отдыхайте и набирайтесь сил.
Дюран провёл рукой, какой-то магией расправляя мои спутанные волосы, осторожно поправил распахнувшуюся пижамную блузку, и заботливо подоткнул одеяло. Убрал полог и вышел вместе с врачами. А вместе с ним ушла и моя учёба. Я заревела в подушку. Ведь сама виновата. Сама рассказала, точнее, повелась на манипуляции. Декан давно знал о нашем мошенничестве с учёбой, и про то, что Мишка руки распускает, тоже знал. Не зря же делал все эти намёки последние дни? Ему нужно было моё заявление, вот он его и выманил. Всё, всё рассчитал, гад эдакий! Даже вчерашний танец, чтобы у Мишки ревность вскипела, тоже наверняка как по нотам разыграл. Мишку отмажут, с его-то деньгами не впервой. Ну а за меня никто за меня не вступится. Да и как я посмотрю в глаза своей семье? Хоть я и злилась до сих пор на мать с отцом, но Самохин-старший их теперь со свету сживёт. Что будет с моими сестрёнками-братишками вообще думать не хочу, и ведь они-то совсем не виноваты.
Истерила я непонятно сколько, затем уснула. Проснулась от того, что зашла медсестра, сделала непонятные мне процедуры и заставила поесть. Видимо, в чашку подлили снотворное – сразу как она ушла, я уснула. Следующие несколько дней меня явно держали в каком-то искусственном сне, потому что я почти ничего не запомнила. Лишь раз ненадолго вернулась в реальность, поскольку за дверью палаты раздались голоса. Надо же, меня пришли навестить. Ульрика. И Базиль – единственный, между прочим, из нашей группы заинтересовавшийся моим внезапным «обморокопадением». Интересно, а если бы заглянул Мишка? Как бы я его встретила? Додумать не смогла, меня опять сморил сон, только в этот раз это был липкий, бесформенный кошмар.
Как же это тяжело, стоять рядом и не иметь шанса прикоснуться… Вот уж не думал, что у меня к кому-то будет подобное чувство… К кому? К безродной девчонке и чужачке. Самой обыкновенной, магии в ней ноль без палочки, нет и древней крови. Чем, чем ты привлекла меня? Невеликим росточком? Тщедушным тельцем? Копной светлых волос до талии? Стоило один раз увидеть тебя, как я понял, что мой мир изменился. Моя маленькая вселенная заискрилась, перевернулась, и опрокинулась прямиком к Безумному!
Сколько намёков я делал? Сколько попыток прикоснуться, невзначай дотронуться, вдохнуть твой волшебный аромат! Но всё напрасно. Ты не замечаешь меня. Или хуже, ты играешь? Я для тебя всего-то один из многих вокруг. Твой взгляд я ловил как последнюю каплю в пустыне… О, как бы много я отдал, если бы ты смотрела на меня почаще, но увы, все твои взгляды, улыбки и остальное доставались другому, тому, кто этого не капли не ценил. Он над тобой, в тайне уже моей, излюбленной и обласканной, насмехался. И это меня приводит в бешенство и вымораживет рассудок. Я без тебя не могу. Я стал искать помощи, даже если моя семья проклянёт меня. Вышел на того, кто обещал помочь. Но ритуал тоску притушил лишь на то время. Обряд подействовал, но ненадолго, и теперь… я снова чувствую эту мучительную жажду, только сильнее. Намного сильнее. Но скоро ты будешь моей и только моей!
Проснулась я в холодном поту, до того дикое безумие и кровавая похоть захлестнули меня в этом сне. Так и захотелось сплюнуть через плечо – чур меня. Да уж, испугал меня Дюран по полной. Стоило заглянуть Базилю, как в памяти ожили воспоминания насчёт вечеринки, и как там моего сокурсника тоже прессовал куратор… И сразу кошмары обеспечены. И сразу же провалилась обратно в наведённый сон, а уж что мне там привиделось, я к счастью больше не запоминала.
Очнулась я с ясной головой, физически абсолютно здоровой и с мыслью – больше не хочу спать, поэтому никаких лекарств и прочих снотворных. От жажды помру, но пить не буду. Уже через полчаса оказалось – лежать в лазарете очень скучно, а в дальней отдельной персональной комнате, куда меня определили от посторонних глаз подальше, и того скучнее. Окно не открывалось, это я проверила первым делом, плюс на нём весела какая-то завеса: свет пропускает, но всё, что происходит на улице, размазывает, превращает в картину галлюцинирующего импрессиониста. Даже если бы сейчас вломился Мишка со своим отцом и оба потребовали моей крови, наверное, меня обрадовало бы больше, чем безделье. Я пыталась просто лежать, лежать, стараясь делать это безразлично, изображая буддийского монаха в состоянии нирваны. Дальше, рискуя получить ручкой в ухо, присела около двери и приложилась к замочной скважине. Подглядывать нельзя – так послушаю, хотя к сплетням и чужим тайнам никогда интереса не проявляла. Вскоре и это надоело. Какой-то первокурсник с факультета маго-ботаники сдуру чего-то сожрал в университетской оранжерее, отчего у парня началась магическая диарея. Третьекурсница-медик нашла у себя симптомы беременности, побежала рыдать в больницу. Там выяснила, что ошиблась, но за свою позорную ошибку лишилась какого-то там зачёта по гинекологии за прошлый семестр, отчего разрыдалась вдвое громче… Сомнительного интереса новости.
Я вернулась в постель, но тут меня вместо скуки поймало беспокойство. Почему я всё ещё здесь? Если всё вскрылось, и про подлог знают, почему вместе с Мишкой уже не вышибли меня домой? Если ничего серьёзного не стряслось, и никто ничего не знает, то меня должны вернуть в общежитие, ибо чем дольше я тут лежу, тем сложнее и больше навёрстывать, программа у нас плотная. Кстати, Базиль зашёл, Ульрика зашла – а Мишка нет. Он, конечно, сволочь и подонок, но инстинкт самосохранения у него отменный, вынуждена признать. Если он не зайдёт проведать меня в больницу, а я продолжу ему помогать, в глазах местного общества это будет выглядеть настолько странно, что вызовет уйму подозрений. И ещё вопрос: почему я всё ещё в клинике и вдобавок в отдельной палате? В Академии хоть и неплохая, но самая рядовая больница. Месье Дюран не на шутку испугался за моё состояние, сейчас, успокоившись и заново прокручивая в голове наш разговор, я в этом стала уверена. Насколько я знала, не зря соседка в общаге у меня будущий медик, по-настоящему сложными случаями занимаются в Центральном госпитале. И раз я не там, то со здоровьем у меня проблем нет. Так почему меня упрятали в стенах университетской клиники, и долго ли мне ещё отлёживать бока?