Надо признаваться? А в чём? Что я обиделась на любовницу? Как бы ни была зла на Ладисласа Дюрана, подставлять его будет подло. И дело не в том, что коллеги и родственники потешаться будут, этот Рене Фурнье наверняка сразу же за меня зацепится, и в дерьме топить будут нас обоих. Но что-то сказать надо. Только что? Набрала в лёгкие побольше воздуха и точно с обрыва прыгнула:
– К нему пришли… Я её узнала…
Вышло очень искренне, говорила я, чувствуя боль в сердце и пересохшем горле, ещё раз переживая унижение от действий жениха. Зато врать не придётся, можно ещё разрыдаться, беременным разрешается. А пока рыдаю, авось чего умного в голову придёт. Но роздыху полицейский мне не дал.
– Её? Как она выглядела?
– Рыжая такая, подтянутая…
– Малорин Дюран?
Вместо «да» у меня из горла вырвался какой-то хрип. Дюран, фамилия этой рыжей тоже Дюран! А я – ревнивая дура, у которой все мысли про одно. Не знаю, чем они там занимались за закрытой дверью, но точно не сексом. Ну кто ещё друг на друга мог смотреть таким взглядом, а ещё обращаться так фамильярно? Брат и сестра, которые давно не виделись, и тут внезапно встретились. Только как мне теперь во всём признаться?
Полицейский тем временем уловил моё замешательство и продолжил давить:
– Елизавета, я понимаю, что вы напуганы, очень много всего вокруг вас произошло за последнее время не самого хорошего. Но мне можете рассказать всё честно. Вы бежали несмотря на возможную опасность, потому что были уверены, что в доме Дюрана вас поджидает ещё большая опасность? Что-то произошло, что вы не доверяете защите его семьи?
Я опять покраснела, заодно ещё раз обозвав себя идиоткой и озабоченной дурой. О чём я сразу подумала? Но ведь этот Фурнье не просто так сказал про защиту, да и мой жених занимается амулетоведением и артефакторикой. Наверняка и сестра у него тоже специалист не из последних. На деле там два специалиста-мага системой безопасности квартиры занимались, ну а насчёт выражений, стонов и остального, так брат с сестрой и не так друг над другом могут подшучивать в процессе работы. Долго отмалчиваться было нельзя, поэтому я ляпнула первое, что пришло в голову:
– Да, нас отравить пытались. И почти получилось, мой Зубастик отраву в последний момент распознал. И ещё…
Фурнье встал и вышел из-за стола, но ровно для того чтобы мягко приподнять меня за запястья и поставить на ноги.
– Стоп, мадемуазель Орешкина. В свете последних нехороших событий, боюсь, дело о попытке вашего отравления просто так оставлять нельзя. Но в квартиру месье Дюрана нас просто так не пустят, да и нет уже смысла, думаю. Сейчас мы едем с вами в Центральное управление. Там не только удобнее снимать ваши показания. С вашего разрешения менталист снимет из вашей памяти слепок произошедшего, это очень поможет расследованию. Не переживайте, процедура в случае добровольности абсолютно безопасна, вдобавок не затронет остальные ваши воспоминания, исключительно само покушение.
Я кивнула, лихорадочно пытаясь сообразить, как мне выкрутиться. В то, что моё согласие пустая формальность, я не сомневалась ни мгновения. Откажусь – тут же Фурнье вспомнит про обвинение в проституции, формально-то его никто не снимал. Жандармы меня скрутят, всё равно отвезут к менталисту, ну а дальше процедура будет уже добровольно-принудительно. Ой вот не зря Фурнье так за мой рассказ ухватился, а Ладислас не доверял полиции. И Дюрану я всё-таки верила больше.
– Пойдёмте, мадемуазель.
Рене Фурнье взял меня под руку. Ничего такого, целиком и исключительно джентльменский жест. Пахло от полицейского очень вкусно, аромат корицы и мёда окутывал приятным облаком, а не замолкающий ни на секунду голос, под аккомпанемент ритма его ускорившегося сердцебиения действовал успокаивающе. Я бы сказала дурманяще, я даже не заметила, как мы оказались в коридоре, и в какой именно момент появилось новое действующее лицо. Точнее, в коридоре напротив нас замер Ладислас Дюран, предварительно отшвырнув в сторону какого-то пытавшегося ему помешать жандарма.
Яростно рыкнув что-то неразборчивое и обжигая взглядом наши почти объятия, Ладислас отодрал монсеньора Фурнье от меня, при этом в свободной руке у него на секунду сверкнул небольшой синий шарик с золотистыми прожилками. И это не укрылось от окружающих. Смотрели жандармы на нас теперь очень враждебно. А вот Фурнье наоборот был спокоен, разве что во взгляде появилось высокомерное презрение.
– Елизавета, такого я не ожидал!
А я растерялась. И не только оттого, что первый раз за всё время нашего знакомства в голосе Ладисласа я ощутила самую настоящую неподдельную, не наигранную ярость. Впервые он стоял передо мной в таком вот раздёрганом виде. Даже во время нападения Зубастика и полуголый, он всё равно ощущался воплощением совершенства и элегантности. Сейчас же волосы растрёпаны, вместо пальто куртка и под ней нет пиджака, хотя рубака под пиджак и галстук сохранился, а ещё не хватает одной запонки, которую из ткани что-то вырвало буквально «с мясом».
– Беззащитную девочку станешь бить, раз уж она всё равно твоя невеста? Учить, так сказать, нерадивую невесту палкой, как заповедовали в Тёмные века? – насмешливо прокомментировал Фурнье.
– Пошёл ты, sang puant, – резко ответил Ладислас.
На моих глазах мир снова рухнул дважды. Тем, что месье профессор позволяет себе так открыто терять самообладание. И тем, что позволяет себе хамить. Вдобавок генералу полиции. Дословно слова переводились как грязная кровь, но здесь явно была какая-то местная идиома, и смысл имела куда оскорбительнее прямого перевода, потому что невозмутимость Фурнье всё-таки пробило. Аж на пару секунд лицо у генерала перекосило от гнева. Ладислас же легонько толкнул меня к себе за спину:
– Дома поговорим, – дальше он обращался уже у Фурнье. – Не позднее, чем завтра жду официальных объяснений и извинений, на каком основании невесту наследника клана Дюран арестовали и доставили в здешний гадюшник. Да вдобавок держали в камере.
– Могу задать встречный вопрос, монсеньор Дюран. На каком основании ваша невеста сбежала от вас под защиту полиции?
Фурнье сделал шаг вперёд и теперь стоял лицом к лицу с противником, насмешливо произнося обвинительную речь. Я прижалась к стенке, и ни жива ни мертва, затаённо наблюдала за руганью разъярённых мужчин.
– Вы ещё смеете мне угрожать? Монсеньор?
– Угрожать, монсеньор? Ни в коем случае. Но девушка находится под защитой полиции, поскольку жених не в состоянии обеспечить её безопасность. В свете открывшейся информации, которую вы намеренно утаили от следствия.
На этом я заработала гневно-укоризненный взгляд от Ладисласа: проболталась, дура? Дальше он переключился обратно на Фурнье.
– Это не ваше дело, а дело семьи Дюран.
– Это дело пятого отдела, а вы не только препятствуете следствию. Как это в духе семьи Дюран, лезть туда, куда не просили и не положено. И если бы не работа полиции, то ваша невеста, монсеньор, была бы сейчас убита. Учитывая, что она ещё и студентка Академии и в свете недавних событий, это, можно сказать, откровенное соучастие. Пока косвенное…
Оба мужчины уставились друг на друга, причём в глазах Ладисласа открыто читался план убийства Фурнье. Тот его провоцировал и провоцировал намеренно, Ладислас отвечал тем же. Начиная с обезличено-универсального обращения «монсеньор», так говорили простолюдины или когда неравенство в социальном положении было очень сильным. Хотя сейчас оба обязаны были говорить «месье», обращаясь равный к равному и дворянин к дворянину – генерал полиции и член Совета академии. К сожалению, в целом счёт оставался за полицейским, не зря он сыпал намёками на какие-то болезненные для Дюрана события прошлого… Этому Фурнье явно удавалось вывести Ладисласа из себя, синий шарик заготовки заклятия на его правой ладони появлялся и исчезал всё чаще, и с каждым разом становился всё больше.