Выбрать главу

Да и то сказать - первые положительные эмоции за последний месяц! Хотя, впрочем, наверное, все-таки вторые, первые были связаны с приездом Николеньки...

* * *

Николенькины "полпинты шнапсу" мы все же уговорили вечерком, после того, как мой одноклассник закончил свои "д-дела", съездил на вокзал и привез из камеры хранения свои вещи - латаный грязный рюкзак гигантских размеров и какие-то лыжи, плотно закутанные в кусок брезента.

Сперва, выпив по первой, мы понесли обычную мужскую застольную околесицу, я похвастался сегодняшней победой над качком, на что Николенька брякнул:

- Б-большие ш-шкафы ш-шумнее п-падают! Н-надо т-только ум-меть их-х р-ронять!

Но постепенно мы перешли от юмора к жизни, и веселье куда-то улетучилось.

За рюмочкой, размякнув душой, я подробно рассказал Николеньке о своих невеселых делах-проблемах, и он вполне серьезно сказал:

- С-старик! Т-тебе крупно п-повезло! С-считай, ты з-заново родился! Д-детей н-нет, с-страдать особо н-некому... Т-твоя жизнь с-снова - ч-чистый лист. Р-рисуй на нем в-все, ч-что х-хочешь! И имей в в-виду - иметь к-квартиру в М-москве в н-наше время - все р-равно ч-что раньше в-выиграть в "Спорт-лото" д-десять т-тысяч!

Слова Николеньки грели меня лучше водки - впав в депрессию, я давно не общался ни с кем, кроме Витьки, соседа-алкаша, а жизнь свою считал пропащей и конченной. Тут надо ещё сказать вот о чем: в школе, особенно в младших классах, я ненавидел Николеньку всей душой - за его острый язычок и нахальную смелость. Мы часто дрались, причем я был физически сильнее, но морально Николенька побеждал меня даже с разбитым носом. Потом все изменилось - я из вполне одаренного и развитого приготовишки превратился в закомплексованного угрюмого прыщавого подростка, ожидающего подвоха от всех и каждого, а Николенька... Николенька остался самим собой. Уверенный, ироничный, остроумный, всем своим многочисленным "любовям" он неизменно дарил серебряные монетки прошедших веков на веревочках - Николенька каждое лето пропадал где-то на просторах Великорусской равнины с ватагой таких же, как он, "диких" археологов. К окончанию десятого класса я забросил спорт, он - археологический кружок, и случай свел нас на полуподпольном концерте самодеятельных рокеров в одном из окрестных подвалов. Помню, Николенька тогда подошел ко мне, выпившему и злому, пожал руку и сказал: "М-молодец! А я д-думал, т-ты вообще - п-пенек! Ан-ндеграунд - это с-сила, с-согласись!". Тогда все увлекались андеграундом, неформалами, всякими роками, панками и прочими проявлениями молодежного духа свободы, который в последствии оказался и на фиг никому не нужен. Так или иначе, но мы сблизились с Николенькой, даже работали на одном заводе, коротая время до армии. Не то, чтобы мы никуда не поступали после школы, просто оба завалили вступительные экзамены, я - по глупости, а Николенька, по-моему, специально, чтобы мать отстала. Она видела своего младшенького великим физиком, чему Николенька точно не радовался - физику он ненавидел всей душой.

На заводе, оборонном предприятии с семизначным номером, мы проработали полтора года. Николенька пошел учеником термиста, а я - фрезеровщиком. Там моего друга и прозвали Николенькой за ангелоподобную внешность. Кстати, Степанычем меня впервые назвали тогда же, а вообще-то я Сергей Воронцов. Прозвища подарила нам остроязыкая нормировщица, кажется, Света, объект ухаживаний всего цеха. По моему, у Николеньки был с ней роман... Мой друг уходил в армию раньше меня на две недели, утром у военкомата мы обнялись, и он сказал: "П-писать не б-буду, не л-люблю. Т-ты тоже не п-пиши. Ав-вось с-свидимся! П-пока." Авось растянулось на несколько лет...

В следующий раз мы с Николенькой встретились через год после обоюдной демобилизации, чисто случайно, на Казанском вокзале. Вообще, история совершенно анекдотическая, как в кино, словом, из ряда вон - столкнулись мы, что называется, "средь шумного бала, случайно", - я ехал домой на каникулы, успешно закончив первый курс, а Николенька, наоборот, приехал из дома в Москву, где ему неделю предстояло ждать каких-то археологов из Риги, чтобы потом отправиться вместе с ними в Среднюю Азию. Я с баулами и авоськами пробирался к перону, а Николенька с рюкзаком и палаткой двигался мне на встречу, и где-то в людском водовороте мы столкнулись - здрассте!

Само собой, мой отъезд был отложен на несколько дней, и мы устроили жуткий загул, посетив все злачные места столицы, а в ресторане "Прага" я даже разбил графином с водкой оконное стекло. Как мы оттуда бежали!..

Пока я учился и жил в общаге, Николенька бывал у меня несколько раз, потом пропал, и последний раз мы виделись в восемьдесят девятом, уже в этой квартире - Николенька примчался с вокзала, погостил пару часов, и отправился на такси в Домодедово - он улетал в Забайкалье...

* * *

Этот субботний вечер запомнился не только моей какой-то просветленностью, но и состоянием Николеньки - выпив, мой друг стал мрачен, против обыкновения, молчалив, а в глазах его заплескалось что-то нехорошее - горькое, злое, страшное, о чем вспоминать не просто неприятно, но и ужасно.

Воскресное утро развеяло хмель, а с ним и дурные мысли моего друга.

- Г-гуляем, С-степаныч! - радостно объявил Николенька, и мы отправились "г-гулять".

Совершив традиционный вояж по всяким арбатам, красным площадям и горьким паркам, попив пивка, поболтав с молоденькими шлюхами на Тверской денег оплатить их услуги у нас все равно не было, словом, вкусив все прелести столицы, в понедельник мы с Николенькой оказались без "т-тыщенции руб-блей в к-кармане", по выражению моего друга. Правда, он пообещал, что к вечеру деньги будут: "М-мне к-кое-что причитается!"

После скудного завтрака Николенька уехал, захватив с собой какие-то свертки из рюкзака, а я засел звонить друзьям-знакомым, твердо вознамерившись устроиться-таки на работу. Куда-нибудь, хоть в кочегары, лишь бы не сидеть дома, в четырех обшарпанных стенах. Да и эти самые "тыщенции рублей" лишними не будут.

Николенька обещал быть к шести. Я к тому времени обзвонил всех, имеющих телефоны, с кем я был хотя бы мало-мальски знаком, но процесс, как говориться, не шел...

Уже было совсем отчаявшись, я собрался бросить это дело, но неожиданно фортуна смилостивилась - двоюродный брат моей бывшей жены, с которым мы сохранили приятельские отношения, Виталик, здоровенный амбал, имевший детский голос и разряд по вольной борьбе, сообщил, что у них в охране есть вакансия, и в понедельник он поговорит с шефом. Честный малый, хотя и не отягощенный избыточным интеллектом, Виталик имел одно отличное качество он всегда доводил дело до конца. У меня появился шанс покончит со своим добровольным заточением. То, что я, дипломированный специалист, инженер-проектировщик, буду ходить в камуфляже с газовым пистолетом на ремне, меня ни чуть не расстраивало. Подумаешь, инженер! Нас, инженеров, как собак не резанных, а толку? Раз жизнь распорядилась, стану охранником!

Настроение мое из хорошего превратилось в отличное, впереди замаячили радужные перспективы, я весело бегал по квартире с веником, тряпкой, выбрасывал мусор, подарил бабуле у помойки мешок пустых бутылок альтруист, черт возьми!

Николенька не пришел ни в шесть, ни в семь. А в половине девятого, когда за окном уже стемнело, зазвонил телефон. Я снял трубку, сильно подозревая, что это проявился "друг-портянка" Дрюня, поэтому как можно суровее буркнул:

- Алло...

- С-старик! П-привет, это я! Я тут подзадержался, из-звени. Я скоро буду... А если... Вещички мои прибереги. Пока! Д-до встречи...

И короткие гудки... Я не успел ничего сказать, но что-то мне не понравилось в голосе моего друга.

Николенька почти не заикался, и я почувствовал, что он напуган и очень торопится. Мое прекрасное настроение начало потихонечку омрачаться, в сердце скользнул холодный и мерзкий слизняк дурного предчувствия. К двенадцати ночи предчувствие перешло в уверенность, хотя я и строил вполне логичные объяснения Николенькиного отсутствия, например, что он загулял с приятелями. Ну, встретил старых друзей, они посидели, выпили, расслабились...