- А где оно расположено?- невинным голосом спросил Эрик.
- В башне за... Что за вопросы? С какой целью интересуетесь, молодые люди? - взревел Леонардо.
- А можно сделать еще один такой? - продолжил играть дурака Эрик.
- Вы не понимаете, профаны! Этот ключ уникален, как и замок, что он открывает! Все чертежи в присутствии герцога были мной уничтожены! И это естественно! Вы бы позволили кому-нибудь хранить чертежи ключа, ведущего в казнохранилище самого богатого правителя южной Европы? И впредь, если я услышу хоть слово на эту тему - сдам вас инквизиции со всеми потрохами. И пусть там разбираются, откуда вы взялись, и что вам тут нужно!
Окончание трапезы прошло в молчании.
Мы послонялись до вечера по мастерским художника. Но лишь сели ужинать, послышался оживленный шум с улицы.
- Там книги жгут и картины! Даже Боттичелли! - прокричал снизу кто-то из помощников мастера.
- Да как он допустил? - взревел Леонардо.
- Так сам и жжет!
- Что? - Леонардо вскочил и устремился на улицу.
- А у вас тут, как я погляжу, не соскучишься! - Эрик с хрустом куснул яблочка.
Мы с Мангой переглянулись и побежали следом за мастером.
Мы неслись со всех ног, но, когда добежали до Палаццо Веккьо, было уже поздно. Костер тщеславия пылал. Площадь перед дворцом была огромной, но, казалось, она вся охвачена пламенем. Люди голосили и танцевали, многие уже были определенно пьяны. На каменном, казавшемся в сумерках и бликах костра монолитным, помосте уже надвисал, захватывал трехмерное пространство, заливался трубным ревом Джироламо Савонарола:
- Из глубин взываю к тебе, Господи! Очисти этот проклятый город от скверны!
Он как будто многократно увеличился в размере - так причудливо играла его огромная тень от костра на стене дворца.
- Да приидет царствие добра и простоты! Смотри, Господи, мы пусты и наги пред тобой!
Жадное пламя подобралось к начиненной порохом кукле Сатаны, венчающей, как корона, жуткую конструкцию.
- Всю богомерзкую прелесть, всё греховное искусство, всю богопротивную роскошь, все наши слабости и пороки - всё обращаем мы ныне в пепел, золу и тлен!
Монахи, бывшие до этого невидимыми, незаметными своей неподвижностью, принадлежностью пейзажу, вдруг зашевелились, раскорячились, и в костер полетели картины.
- Прости же нас, Господи, ибо нет в нас вины перед тобой! - Савонарола упал на колени и расплакался.
- Смотрите, вон - Ботичелли сам бросает свои шедевры в огонь! - зашептали рядом.
Тут в пламя с разбега монахи кинули еще одно полотно, и, к ужасу своему, мы узнали - кто его автор.
Леонардо издал истошный вой, растолкал стоявших перед ним зевак и устремился в огонь к пылающей картине. Мы с Мангой рванулись следом и повисли у него на плечах, пытаясь удержать или хотя бы затормозить. Не тут-то было! Он нас даже не заметил. Манга завизжала. Подбежали ученики мастера и облепили его как новогодние игрушки ёлку. Только так его удалось остановить и немного оттащить назад от костра.
Леонардо опустил руки, отвернулся от пожарища и сухо произнес:
- Завтра же утром я убираюсь отсюда! Это мракобесие мне осточертело. Возвращаюсь в Милан. Вы едете со мной.
Тут взорвалось чучело дьявола. Мы дернулись, но побрели домой, не оглядываясь.
Дорога была долгой и унылой. Когда меня немного укачало и разморило в повозке, я совершенно не к месту задумался о сути фанатизма. Не только религиозного, но и вообще. Брат Джироламо и его приспешники, конечно, омерзительны своей самоуверенностью и мнимой непогрешимостью, опасны своей природной тягой к насилию в отношении любого инакомыслящего.
Но вот какая крамольная мысль закралась мне в голову. Леонардо, по сути, со всем его оголтелым увлечением наукой, ничуть не лучше жуткого Савонаролы. Да, проповедник уничтожает искусство, а художник его создает, но по отношению к обычной человеческой жизни (конкретно моей, если кто не понял) - они ведь очень близки. Люди для них - только рабочий материал, камни и цемент, из которых один строит свой небесный град, а второй может спокойно разъять одну несчастную монаду на составные части, просто чтобы понять - как там что работает.
Для Бродского жулик был милей, чем кровопийца; для меня, конечно, изобретатель, талант, творец - гораздо нужнее и приятнее, да и притягательнее, что уж там говорить, нежели поехавший монах. Но не дай Бог вам оказаться в зависимости от такого гения искусства - давление на ваш неокрепший разум будет посильнее тисков Железной девы - безотказной труженицы инквизиции.
Милан нас встретил с распростертыми объятьями. Если Флоренция, охваченная обскурантизмом Савонаролы, напоминала обезумевшего нищеброда, кусающего тебя за пятку, то Милан был похож на элитную куртизанку, которой заплатили по тройному тарифу за пару ночей вперед. Город утопал в роскоши и любил всех вокруг. Но, не побоюсь показаться неблагодарной свиньей - мне было на это наплевать. Я готовился расстаться с жизнью. И познать радость полета. Что в данном контексте - одно и то же. По дороге мы договорились с Леонардо, что я проведу испытание его дьявольской летучей мыши, а он организует пропуск для нас на новогодний бал в замок Сфорца. Там мы рассчитывали каким-то образом умыкнуть у герцога ключ.