Утро выдалось прохладное и дождливое. Это затрудняло вылазку – факелы могли погаснуть, да и солнечный свет хоть немного, но приостанавливал тварей – однако выхода не было.
Доминика из окошка смотрела за тем, как идут рыцарь и два оруженосца – поминутно останавливаясь, оглядываясь так, словно они марионетки, которые хозяин дёргает за ниточки. Земля под их ногами раскисла и следы были отчётливо видны даже сверху.
Она поежилась, и не от холода – ясно было, что любая вылазка может оказаться для них последней, и тогда – страшная смерть от голода и жажды, или прыжок с башни в ждущие объятья упырей внизу – нечего сказать, достойный выбор!
Оставив мрачные мысли, девушка вскипятила последнюю порцию воды, заварив травы для них и для больного. Ей было скучновато – спать уже не хотелось, травы она успела разобрать накануне, а старинные рукописи остались в прежнем убежище, которое таковым уже не являлось.
Она подошла к кровати – да уж, смешно было называть кроватью этот явно наспех сколоченный ящик, заполненный соломой для мягкости и накрытый поверх овечьими шкурами. Но лучше этого не было. В позапрошлую ночь его уступили ей, как единственной девушке. Этой ночью она сама отдала его больному.
“Круговорот кроватей в природе”, усмехнулась послушница про себя. Сен Клер спал, наконец-то спокойно, без стонов и метаний. “Он красивый” – вдруг пришло на ум послушнице, – “только исхудал немного. Подкормить бы его и помыть – как мужчина, он смотрелся бы весьма неплохо”. Она усмехнулась своим же мыслям – нечего сказать, размышления достойные скромной послушницы, почти уже монашки. “Может, это знак того, что монашкой мне становиться ещё рано?” – невольно подумала она. – “Забавно, что в Палестине я видела сотни раненых и больных, многих я знала лично, многие были хороши собой, но почему-то никого из них я не могла воспринимать, как мужчину. Возможно, матушка Сотофия была права, и я понемногу оттаиваю. Но Господи, укрепи и направь меня в моем намерении, ибо это чувство сродни боли в отогревающихся с мороза пальцах – нестерпимо, и неясно, сколько продлится”.
Доминика помолилась на единственное распятие, криво прибитое к одной из стен, и немного навела порядок. За окном шелестел дождь, и девушка уже почти решилась прилечь, как вдруг сообразила, что возле очага почти не осталось топлива. Они использовали дрова, заготовленные этажом выше, откуда был узкий и неудобный выход на крепостную стену. Дров было много, но очаг исправно съедал свою порцию, а ей не хотелось, чтоб он потух. Пока она таскала топливо вниз, Валентайн не мог оставить свой пост, так что искоса наблюдал за тем, как девушка двигается.
Темные волосы Доминики растрепались, и хотя она она все ещё пыталась уложить их так, чтоб они были меньше видны из-под головного убора, непослушные пряди все равно выбивались, падая на глаза и заставляя девушку безотчетно сдувать их. Она ходила тихо и легко, хотя в ее движениях и сквозила усталость. От скудной пищи она похудела, так что скулы девушки казались выше, а глаза – больше.
Даже неизбежная в этих условиях копоть и грязь словно не прилипали к послушнице.
Когда с дровами, наконец, было покончено, Доминика села на скамью и тяжело вздохнула. Она машинально вытерла пот со лба и увидела глазеющего на нее мужчину.
- Госпожа Доминика, вам кто-то уже говорил, что вы истинно прекрасны?
- Благодарю вас, сударь, но право же, не стоит расточать мне суетные комплименты. Это все дым, духовное гораздо важнее.
- Ну, сударыня, не хотите ли вы сказать, что хотите уйти в монастырь лишь потому, что и вправду считаете духовное важнее мирского?
- Истинно так, сударь. В моем случае сам господь укрепил меня в вере и подчеркнул мне правильность моих решений.
Какой-то звук послышался с кровати больного. Девушка украдкой взглянула на храмовника. Тот повернулся, но лежал спокойно, его грудь ровно вздымалась и опускалась.
- В самом деле? – Валентайн казался заинтересованным и подсел ближе к девушке. – Не расскажете ли, как такое могло случится?
- Особо нечего рассказывать,. – пожала плечами Доминика. Видно было, что ей не слишком-то приятна тема разговора,. – Меня постигла утрата, вследствие которой я полностью пересмотрела свои ценности и решила отринуть все мирское. Я решила взять на себя самое тяжёлое бремя, чтоб по возможности забыться и не думать ни о чем, кроме как о бесконечной, изнуряющей работе. Так я оказалась послушницей в монастыре святой Ирменгильды. Впоследствии Иоанниты оценили мое рвение и преданность. Довольно быстро меня определили в число тех, кого отправили на Святую Землю,. – она задумчиво смотрела в огонь, опираясь на столик.
- О, таких было очень мало! – со знанием дела сказал Валентайн. Он, как бы невзначай, накрыл своей ладонью узкую кисть девушки. Та не отдернула ее, будучи слишком занятой воспоминаниями.
- Да, это правда. Нас была всего дюжина, одна из женщин умерла ещё на корабле от болезни, которую мы не смогли излечить. Счастье ещё,что она никого не заразила. А потом была Палестина. Акра, Иерусалим… забытый Богом Аскалон. Мы были частью госпиталя. Четыре года ежедневно я просыпалась, не зная, найду ли в своем башмаке скорпиона или фалангу. Доживу ли я до вечера, и если да, то в каком качестве. Нас одевали в самые темные и скромные одежды, нас всячески уродовали,только бы мужчины не видели в нас женщин. Вот только это не особо помогало… Всегда находились те, кому это… было неважно.
- Сударыня, – рука Валентайна скользнула выше, в сторону локтя девушки. Он откашлялся и продолжал, – Сударыня, вы прекрасны. Я уверен, что вы были восхитительной, хотя бы и с бритой головой и в рубище.
- Простите, – она мягко высвободила руку из его влажных ладоней,. – Валентайн, я виновата, что задумалась и наболтала вам всякого вздора. Что было, то прошло. Сейчас мы здесь и меня нет нужды защищать от других, разве что от упырей снаружи.
- Вот именно,. – он проявил недюжинную силу, стараясь снова взять ее за руки так, чтоб притянуть к себе,. – Доминика, вам нужно забыть о всех тех ужасах, которые вам пришлось пережить, как там, так и здесь. А так как клин клином вышибают, я готов предложить себя для вашего скорейшего излечения! – он поцеловал ей руку, не обращая внимания на ее замешательство и даже брезгливость.
- Не стоит, сударь. Я не тот тип женщины, которую нужно спасать от ее же воспоминаний, – послушница уже откровенно вырывалась, но все ещё надеялась, что это простое недоразумение.
- Ваши волосы.. ваши глаза… они словно рубины, мерцающие в жерле вулкана, – мужчина явно ошалел от похоти и нес откровенную околесицу, все крепче прижимая упирающуюся девушку к себе и пытаясь поцеловать ее в губы, но только обслюнявив щеки.
- Нет... Хватит, Валентайн! – она почти кричала.
Глаза мужчины стали жёсткими, теперь он уже не пытался изображать нежность. Он поцеловал ее насильно и грубо, а его ладони шарили по ее телу, словно руки торговца, ощупывавшего скотину на продажу.
Нельзя сказать, чтоб девушка не попадала раньше в подобные неприятности, но сейчас она слегка смешалась, из-за необычности ситуации не смогла достойно ответить. Тем более, что мужчина оказался сильнее, чем она думала изначально. Доминика трепыхалась в его руках, точно бабочка, которую собирался заглотнуть прожорливый воробей.
Валентайн подтолкнул девушку к стене, невзирая на ее активное сопротивление, одной рукой придавливая ее шею, а другой разрывая ворот ее платья.
В этот момент, как ему показалось, ударил гром и страшной болью отдался у него в ушах. Мужчина отпустил девушку и упал на колени, ошеломленный, так и не поняв, что случилось.
Сэр Амори Сен Клер был благородным рыцарем, родственником Ибилинов по женской линии, он знал фехтовальные приемы мечом и секирой, и умело применял их в бою. Однако это не отменяло использования приема, который у простолюдинов назывался “лодочкой по ушам”.
Нейтрализовав несостоявшего насильника, тамплиер, пошатываясь, подошёл к ошеломленой Доминике.