- Бланш, а что ты знаешь о том жестоком человеке, который взял нас в плен?
- О сэре де Сен Клере? Судя по слухам, он не так давно вернулся из Палестины. Вот ведь, всем в этой пустыне мёдом намазано!
- А что, может, и намазано. Недаром в библии написано, что это земля, текущая молоком и мёдом.
- Что-то терзают меня смутные сомнения, леди, – Бланш старательно расчесывала деревянным гребнем волосы госпожи на ночь. – Уж если бы там и вправду все было так расчудесно, не возвращались бы оттуда такими… странными,. – она помедлила, будто собираясь с мыслями и продолжала, – кто болен какой редкой и страшной болезнью, кто полный дом нехристей с собой приволочёт, кто оденется эдак вычурно, словно попугай, или вон, как тот оруженосец, дикие песни орёт. Помяните мое слово, леди, их там сам нечистый искушает, прости Господи. Да и тянет их обратно, все им туда надо, то ли славы ещё, то ли денег. Да, вот леди, перебили вы меня, так совсем не о том, говорю, о чем надо бы. Сен Клер, говорят, из знатного Аквитанского рода, как бы не родич самим Ибилинам, из французских аристократов. Рассказывали, вроде как храбрый он рыцарь и хороший командир, да только вот очень уж жестокий и рисковать любит. Якобы он в Акре и Иерусалиме сражался успешно, но о том, как обращался с пленными, говорят шёпотом. Гордый он вроде очень, о таких говорят – себя не жалеешь, так хоть других пожалей, но куда там. И вроде была там какая-то история, после которой он в тамплиеры ушёл, как всегда, густо замешано все на любви и крови….
Девушке очень хотелось узнать, что там была за история, но она слишком устала и уснула, так и не услышав, до чего досплетничала её служанка.
====== Часть 5 И так печальна мне судьба моя ======
Так помолитесь за душу мою,
Я мертв шестьсот с половиной лет.
Я прошу, хоть в аду, хоть в раю
Не ищите тайны, которой нет.
Канцлер Ги, “Жак де Моле”
Сэр Амори де Сен Клэр поднялся с колен. “Какая всё-таки странная часовня у Жеро, куча статуй святых, что вроде бы идёт вразрез с “не сотвори себе кумира”, поломанная мебель, разбросанные предметы обихода. Она явно никогда не использовалась по назначению с момента постройки замка. Впрочем, он и сам не молиться сюда пришел, так что какая разница”.
Рыцарь потёр глаза. В эту ночь ему не пришлось вздремнуть, да и день выдался хлопотливым. В отличие от беспечно нализавшегося сэра Этьена, которого почти приволок на себе оруженосец, он все время был чем-то занят. Нанявший его барон только похохатывал и хлопал тамплиера по плечу – сам бы он не стал так возиться с пленниками, да и цель у него была совсем другая.
По дороге в главный зал храмовник вспоминал, как барон де Макон дружески попросил его о помощи. На его языке, “попросил” звучало как “Помнишь, как я спас тебе жизнь, честь и физиономию при Хаттине? Вот и пришло время возвращать долги”. Сэр Этьен, увидев дочку землевладельца на турнире, просто вбил в свою ветреную башку, что такая “цыпочка” во что бы то ни стало должна принадлежать ему. Он воспринял это как очередное приключение, до которых был большим охотником.
“Может, и вправду, остепенится и успокоится”, думал Сен Клер, привычно морщась от суеты вокруг. Ситуация в замке напоминала, по меткому выражению его оруженосца Джослина, “Прибытие магистра ордена в объятый чумой дом терпимости”.
“Старею”, вдруг пришло к нему понимание. “Мне всего каких- то тридцать пять лет, а брюзжу, как столетний старик”.
“Вот и хватит брюзжать”, не унимался внутренний голос, в прошлом гордо именовавшийся “совестью”, но за последние годы поистрепавшийся до ее огрызков.
“Думай, храбрый рыцарь храма, зачем твоему, совершенно необузданно жестокому другу, понадобился этот человек? Зачем он потребовал следить за ним на турнире и после него? Догадывался ли он о том, что на него нападут?”
От внезапной догадки Сен Клер едва не врезался в колонну, увернувшись в последний момент.
Неужели этот прохвост и интриган нанял и разбойников? Что в этом сэре Осберте так важно? Обычный пустоголовый капризный сыночек богатенького папаши. Прихвостень и лизоблюд Ричарда Да-и-Нет, как знать, не являются ли те слухи, которые о нём ходят, правдой?
С другой стороны, тамплиер был вынужден признать сэра Осберта хорошим воином, к тому же, не лишеным определённого благородства.
“Хорошо всё же, что на турнире победила партия сэра Ансельма”. Честно признаться, он был рад тому ,что проигрыш скрыл тех, кому положение не позволяло открыть свое лицо. Храмовникам строго-настрого запрещалось участвовать в “суетных забавах”, и если бы его узнали, не миновать бы ему сурового наказания.
Он рассчитывал доставить пленников в замок барона и распрощаться с ним, считая свой долг дружбы уплаченным, но Жеро рассудил иначе. Теперь он требовал от него присутствовать во время переговоров по поводу выкупа. Сен Клер поднимался по витой лестнице главной башни.
Замок давил на него, он был мрачен, а люди, прислуживающие жестокому барону были либо запуганы до полной безучастности, либо безумны, как старая Айлуфа.
В Палестине было проще, отрешенно думал он, ожидая, пока приведут пленников и рассматривая гобелены, висевшие на стенах – как для своеобразной красоты, так и для защиты от холода.
“Уж и не знаю, кто ткал это великолепие, но вместо роз тут кочаны капусты, а пастушка больше всего смахивает на злобного гнома. Видимо, вешали, что первым под руку подвернулось. Но вот и он, наконец-то, что ж, скоро многое прояснится”.
Первым появился барон Жеро де Макон, высокий и сильный светловолосый мужчина лет сорока. С лица его не сходило насмешливое выражение. Он мог бы показаться несведущему человеку добродушным гигантом, из тех, кто горазд вкусно есть, сладко пить и щипать за бока смазливых служанок, если бы не складки около рта, указывающие на жёсткость, и даже жестокость.
Много лет назад, отец нынешнего барона приказал выстроить Паэнгард, надеясь, что его дети унаследуют и преумножат отцовское добро. Что ж, и унаследовали, и преумножили. А потом старший брат убил младшего, по слухам, в мелкой и глупой ссоре, из-за молоденькой потаскушки-служанки.
Так оно было, или нет, но старый барон не пережил последствий ссоры своих детей. Молодой барон Жеро жил на широкую ногу, поддерживал того из претендентов на корону, кто был на данный момент ему более выгоден, ходил в крестовый поход, держал своих крестьян в ежовых рукавицах и всячески наслаждался жизнью. Он не гнушался тем, чтоб изредка “разворошить осиное гнездо” – то есть, ограбить лесных разбойников, при этом полагал, что делает достойное и доброе дело, ибо сказано же в святом писании (которого барон не смог бы прочитать даже ради спасения своей жизни), что “у вора укравший – избавлен от наказания”.
“Но сейчас этот гигант явно чем-то увлечён”, рассеянно подумал рыцарь, наблюдая за тем, как его соратник разваливается в удобном кресле, попивая подогретое вино – ночь обещала быть прохладной.
- Что, Сен Клер, отмолил свои грешки? – барон дурашливо захохотал, прекрасно зная о том, что его друг не верит ни в черта, ни в бога.
- Да уж, отмолил – позволил себе ухмыльнулся тамплиер. – Скажи мне, дружище, за каким дьяволом тебе понадобился этот выскочка?
- Кто, ле Дючёнок? Да он мне и через порог не нужен, но мне нужно кое-что из его барахла. Дело в том, что незадолго до отплытия в Англию довелось мне присутствовать при пытке одного сарацина, приближенного самого султана Саладина. Ну это он так говорил, возможно, набивая себе цену. Перемирие с этим проклятым нехристем было уже подписано, так что формально, мы должны были отпустить мерзавца, но ты же знаешь, не в моих правилах отказаться от развлечения, тем более что мы все равно отпустили его после. Правда, – де Макон подмигнул, – он несколько потерял в цене, лишившись языка и кончика носа, а так же кое-чего ещё, но я полагаю, что этим мы оказали ему услугу, ибо на востоке немые слуги ценятся больше, а уж для гаремов – самое то!