Филипп медлил, переводя взгляд с одной лестницы на другую. И вдруг в его мыслях явственно всплыло одно воспоминание, и решение было мгновенно принято. Хотя от него сжималось сердце.
«Твой отец на небесах, — прозвучал в его ушах голос мамы. Ему тогда не исполнилось еще и пяти лет, и он так любил слушать мамины рассказы об отце, которого ни разу в жизни не видел. — Он смотрит на нас с Небес и оберегает нас».
Филипп повернулся спиной к лестнице в Ад и направился к семи ступенькам. Он успел сделать только один шаг, как вдруг его окликнул знакомый голос:
— Филипп! Филипп!
Он оглянулся и увидел Сатину. Девушка бежала вверх по ступенькам, широко размахивая руками. Радость потоком хлынула в его сердце, и он бросился ей навстречу.
В то же мгновенье раздался грохот, и дверь, ведущая на Небеса, с треском захлопнулась. Филипп почти не обратил на это никакого внимания.
Он поравнялся с Сатиной на пороге Царства Тьмы, и они обняли друг друга.
— Наконец-то ты здесь! — воскликнула Сатина, и Филипп почувствовал, как искреннюю радость вдруг сменило смущение, нахлынувшее при взгляде в ее иссиня-черные, как полуночное небо, глаза.
Сатина выглядела в точности так, как он ее запомнил: она была прекраснее заката. Единственное, что изменилось в ее облике, это рога. Они немного подросли, и их острые концы проглядывали сквозь черную челку.
— Я ждала тебя всю ночь, куда ты пропал?
— Я… — он растерянно пожал плечами, потому что не совсем понял ее вопрос. — Я был жив.
— Ах да, конечно. — Сатина бросила на него короткий взгляд, и Филипп почувствовал, как его щеки зарделись. — Ты очень вырос.
— Вообще-то полгода прошло, — заметил он.
Сатина покачала головой:
— Это у вас там. А здесь прошло не более — дай-ка соображу, сколько это будет в вашем исчислении, — пары месяцев, если не ошибаюсь.
Филипп понял, что она хочет сказать. С тех пор, как он вернулся на землю, Сатина много раз «навещала» его. Для Филиппа она была невидимой — только голос, но Сатина видела все, что с ним происходит.
Он мысленно вернулся в прошлое и с улыбкой на лице кивнул в ответ:
— Тот раз, когда ты подговаривала меня оставить себе все деньги из кошелька, что я нашел на улице, — был последний, когда я слышал тебя.
— Но ты повел себя порядочно и деньги не взял, и кошелек отнес владельцу, — Сатина обреченно вздохнула. Точь-в-точь как Люцифер в то время, когда Филипп учился у него мастерству зла.
— Он дал мне вознаграждение — сто крон.
— Но в кошельке было триста! Ты мог бы… Ладно не важно! Теперь я понимаю, что ты прибавил Люциферу седых волос. Ты совершенно не поддаешься искушению!
— Сожалею, но так оно и есть. — Филипп взглянул ей в глаза: — Ты поэтому так давно не появлялась?
Она покачала головой:
— Не только. Меня рассекретили.
— Рассекретили? Кто?
— Твой персональный темптан. Я же еще не выучилась до конца, поэтому на самом деле мне запрещается являться на землю.
— Мой темптан? — удивленно повторил Филипп. — То есть тот темптан, который всегда пытался соблазнить меня, чтобы я совершал плохие поступки?
— Пытался с самого твоего рождения, — кивнула она, — и все безуспешно. Единственной причиной, по которой он смог меня обнаружить, было то, что в последние годы он почти совсем забросил тебя. Все равно ты его не слушался. Прекрасно его понимаю. Обидно, когда на тебя не обращают никакого внимания.
— Мне очень жаль, — повторил Филипп. — Но ведь и с тобой было нелегко. Иногда я просто не мог разобраться, твои ли это внушения или мои собственные мысли. Почему ты не могла явиться по-настоящему? Тогда бы мы смогли нормально поговорить.
— Мне и самой очень хотелось, но ты представляешь себе, как сложно воплотиться в телесную форму? У нас по программе это только в девяностом классе. То же самое касается перевоплощения. У меня получается только с самыми простыми животными. Я как-то попробовала, но удалось превратиться только в какого-то дурацкого комара.
— То есть ты являлась в образе комара?
Вообразив это, Филипп поморщился.
— И чем кончилось? Ты меня прихлопнул!
— Прости, — рассмеялся Филипп. — Я не знал, что это ты. Но там-то ты точно должна была появиться, — продолжил он, — в школе, я имею в виду. Ты бы с легкостью убедила меня начать драку. Я был, как никогда, готов ему врезать.
— Кому — ему?
— Мортену. Которому в пенал подложили паука. Разве ты не помнишь? Ведь это ты меня тогда подговорила.
— Прекрасно помню. Кажется, тогда ты в последний раз меня послушался. Так что он натворил?