А витязь-чародей с далекого юга, что спешил на помощь собратьям-волхвам, мог ли себе он представить, что с ним судьба сыграет такую шутку? Вряд ли...
Неисповедимы пути божьи, неподвластны они разуму ни обычных людей, ни чародеев, ни волшебной нелюди. Что там, впереди, скрывается за поворотом? А за следующим? Бог весть - лишь только душу стискивают туманные предчувствия.
А потому и Мамай после тризны, когда отгорели последние угли поминального огня, проходя ненароком возле Лиго, указал на рдеющую заколку.
- Спрячь-ка ты ее от греха подальше, - сказал чародей. - Да так, чтобы в глаза она не бросалась, и чтобы никто ее не видел больше без надобности.
А затем тихо добавил:
- Будь готов, мой друг - уйдем тайком, чтобы никто не знал...
И растворился в темноте звездной ночи.
А задолго до рассвета тихонько растолкал барздука и, напустив свои чары на стражу, покинул с ним вместе спящий лагерь. И сгинули оба бесследно во мраке, под сенью темных сводов Синей пущи.
Ехали почти целый день - или это только так показалось? Ведь время остановилось в этой глухой и дремучей тиши, заснуло навеки. И только мерный перестук копыт вторгался в вековечную дрему лесных великанов, заставлял скрипеть корнями и что-то невнятно шуршать корой. Но лишь исчезали за поворотом странники, как снова крепко засыпали деревья, бормоча напоследок всё тише, и тише, и тише.
- Поедем тайными тропами Синей пущи, - сказал Мамай земнику. - Так и путь значительно срежем, и следов за собой не оставим.
- А Бирюк? - с опаской спросил земник. - Ведь он же бродит в глуши Синей пущи?
- А что Бирюк? - странно усмехнулся чародей. - Со мною тебе ничего не грозит, Лиго.
А затем, пыхнув своей трубкой, загадочно добавил:
- Да и есть тут у меня еще одно дельце, в этих краях, прежде чем мы доберемся до Медейны...
И замолк надолго.
И лишь на первом привале, когда уже слегка развиднелось сквозь густые кроны деревьев, земник осмелился спросить:
- А кто такая Медейна, сударь?
Мамай посмотрел на него задумчиво, словно не понимая вопроса.
- Что-что? - спросил, встрепенувшись, чародей.
А затем, покачав головой, со странной полуулыбкой ответил:
- Ах, Медейна... Это, Лиго, провидица великая лесная, которая поможет нам узнать судьбы извилистые тропы. Ведь смертным не дано богов узнать предначертанье - лишь только избранные ими могут заглянуть вперед...
И снова, задумавшись, задымил трубкой.
- Но как? - не унимался Лиго.
- Есть чаша дивная в том крае заповедном, что стережет его от зла Медейна, - словно в полусне бормотал Мамай, закусив чубук. - Мы заглянем в родник, что видит души насквозь - он скажет нам, достойны ль мы к той чаше обратиться, которая покажет нам судьбу. Медейна прорицает долю при помощи той дивной чаши - и даст напутствие в дорогу, как лучше поступить...
И снова углубился в свои мысли. И как ни старался его дальше разговорить земник, ничего у него не выходило.
После привала ехали молча, каждый углубившись в свои мысли. Вокруг была всё та же дремучая пуща, блекло освещенная призрачным серым светом. Сколько прошло времени - было ли немного за полдень, а может, уже близился вечер - было совершенно неясно. Как во сне вокруг стояли скрюченные от тяжести веков деревья, выпускали под ноги свои корявые корни и норовили задеть по лицу своими хлесткими ветвями.
Так и ехали молча, тоже, будто во сне. Глухо били копытами кони в прошлогоднюю сырую листву, устилавшую плотным влажным войлоком лесную тропу.
"Туп-туп-туп" - мерно топали кони, а земник и чародей также мерно клевали носами в полудреме. Трубка чародея погасла совсем и уже больше не дымила. Всё вокруг дышало каким-то тяжелым сном, что склеивал веки и дурманил голову, убаюкивал размеренной поступью и шептал колыбельные песни тихим шорохом листвы.
А тропа уводила всё дальше вглубь, заманивала в густую чащу, обволакивала колдовскими чарами. И вот уже ни слов, ни образов, ни проблесков мыслей не осталось в головах. Только тяжесть, покой и сон, да тихий шепот ветвей древней пущи.
А меж тем тропа, выдав пару крутых петель, неожиданно свернула вниз, в глухой и темный распадок с замшелым бревенчатым мостом, брошенным через лениво текущий лесной ручей. Осклизлые позеленевшие колоды уже порядком покосились и разъехались в разные стороны, изрядно попортились от времени, норовя вот-вот рассыпаться вовсе в гнилую труху и мокрый прах. Но, натужно и тихо скрипнув, выдержали и маленького пони земника, и большого белогривого коня, которые сонно процокали по ним.