– Вы располагайтесь. А я насчет ужина похлопочу.
Горница просторная и чистая, ничего лишнего: лавки, стол, пара сундуков, комод, зеркало. Образа были задернуты занавеской, да, собственно, молиться из нас никто не собирался. Я с наслаждением растянулся на жесткой лавке. После целого дня, проведенного в седле, не было ни одного участка тела, который бы у меня не ныл. В горницу влетела девчушка, лет пятнадцати-шестнадцати, миловидная, но ее уродовала огромная бородавка около носа. Увидев нас, девушка смутилась, сдернула с головы красный платок и закрыла им пол-лица.
– Ой! А где баба Марфа?
– На кухне, милая, – ответил Вольф, плотоядно улыбаясь.
Девчонка смущенно хихикнула и скрылась, захлопнув дверь. Через некоторое время вошла Марфа, неся чугунок с дымящейся картошкой, присыпанной укропом
– …ступай, Матрена, – говорила она, заканчивая, видимо, разговор с девушкой. – И не забудь: по полной луне перевяжи на ночь волосом и накрой черным платком. Наутро – как рукой все снимет. Ну, ступай! Вот, кушайте, гости дорогие, чем Бог послал – со мной переслал.
Она поставила чугунок на стол, принесла еще огурцы свежие, огурцы соленые, грибочки и сало.
– Эх, закусон пропадает, – посетовал я, жалея о том, что оставил у бабки в избе командорову флягу.
Но Лешек оказался предусмотрительнее меня. Из недр своего рюкзака он извлек знакомую мне баклажку. Надеюсь, вы не забыли о ее чудесном свойстве никогда не оставаться сухой. Как умудренный опытом человек, я предупредил:
– Только по ма-а-аленькому глоточку!
– По большому, – не согласился со мной Вольф.
– Хорошо, по ма-а-аленькому большому глоточку.
Глава 5. А вот и лев
Печь, ввиду наличия отсутствия дров, последнее время топилась соломой. А потому кирпичи к утру остывали и уже не грели тело, а наоборот, тянули тепло из него. Проснувшись и поворочавшись с боку на бок, пытаясь согреться, Лева Зайцев решил, что пора вставать, но не спешил открывать глаза, оценивая обстановку в доме. Обстановка подсказывала ему, что все уже на ногах и, кажется, позавтракали. Без него. Даже не удосужились разбудить.
Спрыгнув с печки, он увидел сидящих еще за столом детишек. Мать их, то есть свою жену, Лева в избе не обнаружил, стало быть вышла во двор. Сев за стол, он потрепал ребятишек по головам, подмигнул им и улыбнулся. Изобразив рукой человечка, пальцами зашагал к чугунку, стоявшему в центре стола.
– Топ-топ, ну-ка, ну-ка, посмотрим, что тут папке есть покушать. Папка у нас голодный, как лев! Р-р-р!
Дети засмеялись. Скинув крышку с чугунка, Лева убедился, что он пуст. В горницу вошла жена. Прошла мимо него, как мимо пустого места, делая вид, что не замечает.
– Мусик, а где же завтрак? – возмущенно протянул Лева.
– А где деньги?!
– Будут деньги, ты же знаешь, зарплату задерживают…
– Вот получишь, тогда и позавтракаешь, и пообедаешь, и поужинаешь!
– В огороде ничего, что ли, не растет? Корова, что ли, не доится?
– А то не знаешь! Капусту всю почти поели – из незрелой все лето серые щи варила. Хоть чуть-чуть на закваску надо оставить, чтоб закачанилась! Огурцы, вот, последние сняла солить. Репу не дам, хоть она пусть дозреет. Молоко – детям, остатки продаю, надо же и пастуху заплатить, соль, мыло покупать надо. Хочешь есть – иди, вон, морковки надергай, да грызи. Ты же у нас Зайцев!
– Я – Лев!
– Ах, подумайте! Мясо, значит, ему надо. Так иди и заработай! Срам какой, сборщик налогов – и без гроша ходит. Детей нечем кормить, слыханное ли дело?!
– То есть как это: без гроша? А по весне три рубля золотом кто принес? А колец ты зачем столько накупила, у тебя что, сорок пальцев? А жемчуга – вона, шкатулка целая!
– Это на черный день! Мало ли, а вдруг война? Настанет черный день, а мы совсем голые. А ты уж постыдился бы. Вон, в Нидвораеве, жена сборщика налогов – в парче, да в атласе, да в мехах! В бричке ездит, сапоги сафьяновые носит. Да у них, что ни день – зарплата. Боятся селяне, вот и несут. А ты у меня? Тьфу, глаза б не глядели!
– Ну завелась, закипела! – возмутился Лева. – Ну, пойду, ну и заработаю. Что я могу сделать, если деревня наша – голытьба одна! Что я, к деду Парфёну за бабками пойду? Он как последнюю старуху свою схоронил, так сам по дворам махорку стреляет.
– К Марфе вчера на постой три молодца залетели. С виду не бродяги, небось и ендрик серебром заплатили. Она знаешь, Марфа-то, своего не упустит. Вот и пусть уважает, пусть делится.
– Ну ладно, пойду, не шуми только, – Лева нехотя надел форменный китель.
* * *
Мы проспали часов до семи, что называется, без задних ног. Когда проснулись, было слышно, что Марфа уже шебуршится на кухне. На завтрак она принесла нам в огромной сковороде яичницу из дюжины яиц с салом, краюху свежего хлеба, масло и молоко. Вкусив всё это с чувством и расстановкой, мы сложили свои монатки, расплатились с Марфой и собирались уже распрощаться, как вдруг в горницу без стука ввалился какой-то детина в форме неизвестного мне рода войск.