— Нет. Там еще до меня бывали другие чиновники.
— Мылкинские-то одно время на реку с озера выселялись, да как пароходы стали ходить, они чего-то испугались и ушли к себе на озерца. Гольды-то, ведь они так понимают, что в этом пароходе черт сидит и колеса вертит. Дальше-то вон идут озера, они туда и перешли. Озерцо за озерцом так и тянутся, как бусинки, да протоки, почитай, верст на двадцать-тридцать, до самых хребтов. Там рыбы этой!.. Как вода спадет на лугах, как пересохнут протоки — собирай ее руками. А где не возьмешь — лужа высохнет, рыба гниет грудами, птиц налетит тьма. Их пугнешь — аж небо как овчиной накроет. Вон луга-то мокрые блестят промеж лозняков, тут и озерца; гольды там при них и привились, как пчелки.
— Вода да болота, — качали мужики бородами, оглядывая окрестности.
— Кабы, ваше благородие, на Бурее-то нас населили. Вот уж там земелька! — уныло пробурчал Федор.
— Земельку-то, ее, матушку, и везде потом польешь, покуда расчистишь, — возразил Петрован. — Или, думаешь, на Бурее пашни тебе приготовлены, дожидаются? Тоже лес рубить надо, а где луга, так и вода заходит. На островах-то и тут хоть нынче пахать можно. Вон, гляди, бугровой остров тянется, пошто ему пропадать? Делай плот, станови на него коня да соху и сплавляйся туда. Балаган наладишь, да и вали попахивай! Прошлый год высокая вода была, а теперь года два можно не сомневаться: не затопит этот остров; а что кругом мокро, так это сверху кажется.
— А гляди теперь в эту сторону, — вмешался в разговор Кешка, — туда пошли зверятники, там и лось ходит, и кабан, лиса, рысь, соболь, паря, и тигра бывает — хватает всего! Рысь тут ха-арошая, голубая, пятнистая. Всех пород зверь есть.
— Тигру шибко не бойся, она русского не трогает, — подхватил Петрован. — Ты встретишь ее, сам не трогай, и она, если не голодная, уйдет, как человека с ружьем увидит.
— С гольдами завести кумовство — тут князьями зажить можно, — вдруг заговорил долговязый казак Дементий, по прозванию Каланча.
— Кабы торгованов сюда населить, они бы раздули кадило, — согласился Петрован. — Тут бы зацаревали…
Кешка провел мужиков по кустарникам к западному склону бугра. Из-за елей блестело озеро. Бурная горная река падала в него из долины. Шум ее на перекатах слышен был явственно, словно там бурили мельничные колеса.
Озеро протокой соединялось с рекой. За Додьгой и далее во все стороны тянулись леса, исчезавшие во мглистой синеве и туманах.
— Вон и самая Додьга пала в озеро. Рыбы там по осени, когда красная пойдет, полно, как у рыбака в корчаге. Лодкам мешают ходить. Городи эту Додьгу и хватай рыбу, кто чем сумеет. Богатый край, что и говорить! — толковал Кешка, — Геннадий Иванович Невельской первый указал на Додьгу, чтобы здесь русским селиться, — добавил он с важностью.
Кто такой был этот Невельской, мужики толком не знали, хотя и слыхали про него не впервой.
Барин велел казакам провести себя по зарослям вниз, к озеру. Переселенцы последовали за ним. У подножия бугра рос пышный лиственный лес. Ветвистые тополя, толстые, как башни, громадные белокорые ильмы, осины, ясени сплелись густой листвой в сплошной шатровый навес.
Кешка, остановившись в высоких папоротниках подле какого-то стройного дерева с перистой светло-зеленой листвой, вынул нож из кожаных ножен и стал легко резать его серебристую морщинистую кору.
— Поди-ка, Кондратьич, — подозвал он Егора. — Глянь, однако, такого дерева нет у вас на Руси.
— Не знаю, что за дерево. Пожалуй, что и верно, такое-то не растет у нас. Кора мяконькая, как бархат, — погладил Егор ладонью ствол.
Мужики столпились вокруг и не могли понять, что это за дерево.
— Э-э, братцы, да ведь это пробка! — заметил Егор, колупнув кору ногтем.
— Это шибко хорошее дерево, — подтвердил казак, снимая срезанный пласт коры и обнажая слой ярко-зеленой маслянистой заболони.
— С этой коры первейшие балберы[10] на невода и на сетки ладят. Гольды это дерево берегут, зря не рубят. И вам тут жить — его знать надо.
Подошел барин. Кешка показал ему срезанную кору.
— Вот, ваше благородие, интересовались вы пробкой здешней.
— Так и тут есть бархатное дерево?
— Так точно, оно самое.
Барин отошел в сторонку, где сквозь поредевший навес листвы в темную сырость леса падали солнечные лучи. При свете их он разглядел кусок пробковой коры.
— Да-а, действительно самая настоящая пробка, — вымолвил он. — Что вы скажете? А? Южная растительность на этом Амуре, — обратился он к мужикам.