Талака хмурится и вопросительно поглядывает на отца.
— Ну что? — кривит она рот. Низким голосом Талака напоминает мать.
— Вот отдам тебя китайцам! — ворчит отец.
— Китайцам! — тихо, со злой усмешкой передразнивает отца девушка.
— Иди позови Удогу. Скажи, торгаш у горбатого сидит, я боюсь мимо идти… А ты, Одака, чего пришла? Не тебя звали! Какая ты стала услужливая! Где твоя лень?
Одако-толстуха — вдовая невестка Кальдуки, жена его погибшего сына, которую когда-то пинками прогнал Гао на виду у всего народа из своей фанзы.
Она все еще свежа. Лицо у нее грязное, волосы косматые, глаза маленькие, черные, румянец такой, что не заглушить, кажется, ни копотью от печки, у которой она возилась с утра, ни пылью из амбара, где сейчас идет уборка. Она не очень молодая, а выглядит как девка.
Одака в своем рваном синем халатике, из-под которого видны голые, красные от мороза колени, переминалась с ноги на ногу, словно что-то хотела сказать.
Вошла Майога.
— Одака нынче что-то веселая, — насмешливо сказал Кальдука. — Не так ленится!
— У Гао есть работник, — басит жена Маленького.
— Который у них с осени? Немолодой китаец? — встрепенулся Кальдука.
— Он спросил, как ее зовут.
— Не знает, какая она ленивая! Смотри, убью тебя, если будешь бегать к этому китайцу!
— Ну, он еще не старик, — отвечает Одака.
— Пусть купит, если хочет. Следи! — грозит Кальдука жене.
До сих пор Одаку, упрямую, неподвижную как камень, злую, ничем нельзя было пробрать. Мори голодом, бей — чего не захочет, она не сделает. А тут вдруг сама бежит на зов!..
— Одака, ступай наломай дров. Живо!..
В доме Удоги чисто и уютно. На горячем кане, укрывшись шубой, спит Савоська. Он живет то у Бердышова в Уральском, то у брата в Бельго.
Айога чистит рыбу, режет, раскладывает куски на бересте. На что ни взглянет Талака, во всем чувствует она достаток дядиной семьи. Кан, красноватый от обожженной глины, накрыт белыми камышовыми циновками. Край его укреплен блестящим красным деревом. Талака знает: китаец, недавно приехавший в эти места и живущий теперь в работниках у Гао, нашел это дерево в тайге, распилил его, выстрогал длинный брус, натер его до блеска и украсил им кан Удоги.
«Для дяди всегда люди старались, а над нашим отцом только смеются».
Стены в доме Удоги побелены, в углу иконы, на стенах русские картинки, а в рамс висит генерал, весь в золоте. Талака знает — это Муравьев. Дядя Гриша ездил с ним на баркасе, мерял воду.
«Я большая буду, замуж выйду, у меня в доме так же чисто будет, — думает Талака. — Икону повешу, известки достану, блох всех выведу. Будет чище, чем у Гришки. Как у русских будет, как у Анги».
Талака бывала у сестры в Уральском и видела, как живут русские.
— Что, Кальдука сам прийти не может? — спросил Удога.
— Он боится, — угрюмо басит Талака. Голос у нее перехватило. — Торговец у горбатого сидит… Иди к отцу, — сердито говорит она.
Айога издала какое-то раздраженное восклицание. Старик молчит. Талака думает, что дядина жена, наверное, опасается, как бы Кальдука опять не стал попрошайничать. Обидно за отца.
Вбежал Охе в теплой куртке китайского покроя и в ватных штанах. На его груди белый шелковый квадрат с золотым иероглифом. Эту новенькую, очень красивую курточку купила ему мать. На голове низенькая круглая шапочка с короткими полукруглыми ушами. Мальчик держит в руке по-весеннему багровый прут краснотала. Он ухватил Талаку за халат, потянул, показал ей новую игрушку. Савоська сделал ему «копиури». Это палочки и петля. Надо пропустить деревяшку через петлю и распутать веревочку.
Пришла толстая красавица Тадяна — бывшая жена Денгуры. Ее украл из Мылок смелый охотник Гапчи. Это та самая женщина, из-за которой враждовали два стойбища.
— Свекор и муж скоро с охоты придут, — заговорила она, — а муки нет лепешек испечь. Крысы все поели, — лукаво добавила она. — В лавку нельзя пойти, муж не велит бывать там.
Тадяна чуть заметно ухмыляется и косится на Удогу черными маслянистыми глазами. Айога знает, что все это соседка говорит нарочно. Пока муж на охоте, Тадяна распутничает с лавочниками.
Удога отложил наконечник стрелы, которую он точил, и поднялся.
— Уй, всё рыбу и рыбу едим! — капризно говорит Айога, как бы жалуясь на мужа. — В тайге сохатый лежит. Оленя убили, а сходить некому… Все сидят дома и Кальдуку жалеют.
Старик стал одеваться.