«А как мы славно покушали за эту неделю!» — хлопая себя по животу, вспоминал толстяк Гао Да-лян и улыбался счастливо во все свое широкое, лоснящееся, жирное лицо.
Утром в Бельго прикатил на тройке софийский исправник Оломов. Лошади остановились около лавки. Из тарантаса вылез тучный мужчина огромного роста, с рыжими усами и багровым лицом.
— Ваше высокородие! Шибко холодно? — хлопотали купцы, помогая Оломову.
— Как уговаривались, привез тебе пороху и дроби, — пробасил исправник, входя в фанзу.
«Вот он куда вез такую тяжесть!» — подумал Тимошка Силин, приехавший ямщиком.
Малорослый мужик с трудом внес в лавку тяжелый тюк. Торговцы поспешно отвязывали ящички с дробью.
Они сняли с исправника доху, почистили его валеные сапоги. На столе появился коньяк. Гао достал консервы.
— Только хлеба сегодня нету. Если бы знали, что ваше высокородие приедет, мы бы самый лучший хлеб испекли… Сейчас только пампушки есть.
— Ничего, ничего! — бубнил исправник и думал: «Попадешь к китайцам, сразу любезность чувствуешь, не то что у наших русских мужиков!»
Гао заплатил за дробь и порох. Складывая деньги в бумажник, Оломов прикинул, что заработал он изрядно; пожалуй, не меньше месячного жалованья.
Летом Гао Да-пу встретил его в Хабаровке.
— Как ваша много ездит, — сказал китаец исправнику. — Кони даром гоняй… Надо таскать товар.
— Что же ты советуешь привезти? — спросил Оломов.
— Конечно, порох, дробь…
Наступила зима, и вот большой русский начальник привез на крестьянских лошадях ящики с охотничьими припасами. Гао отлично заплатил. Он часто имел дела с «ямыньскими когтями»[7] и знал, как надо действовать с начальством. И он узнал, что люди одинаковы: маньчжуры, китайцы или русские — все любят «заработать». Гао понимал, что Оломов тоже не прочь…
Гао неумело ел ложкой с тарелки. Вместе с Оломовым пили коньяк. Толстяк Гао Да-лян приготовил свинину с фасолью.
Тимошка сидел в углу и удивлялся: уж очень вольно китаец разговаривал с исправником, и тот отвечал запросто, как своему. Сегодня утром в Уральском Оломов был зверь зверем, а тут сразу обмяк. «Поглядегь на него — ну, туша тушей, а он, оказывается, проворный, когда надо хапать!»
— Что нового?
— Да ничего особенного, — басил исправник.
— Моя слыхал, скоро будут строить церковь? — любезно спросил Гао.
— Да, как же! Большие пожертвования внесены на постройку храмов в новых землях, деньги вносили богатые люди и прихожане по всей России. С нас требуют приступать к делу поскорей. Летом сюда пришлют солдат и материалы.
Гао открыл и поставил перед гостем коробку манильских сигар. Оломов удивился.
— Откуда у тебя?
— Это из Шанхая! Моя знакомые есть купцы, туда ездят и привозят. Я могу все достать, любой товар! Это английский товар. Моя сам скоро поеду в Шанхай!
Гао был ужасно рад, что удивил исправника, показал ему свою образованность, намекнул на большие связи.
«Но русские берутся за дело серьезно, — размышлял он ночью, слушая тяжелое дыхание исправника. — Они позволили нам приходить сюда и торговать, но теперь забирают все в свои руки. Что может поделать наше общество на Мылках, когда там будет церковь?»
Гао понимал, что по-настоящему богат и счастлив будет тот, кто не жалеет старого, кто найдет в себе силы и ловкость устроиться в новой жизни, хотя бы эта новая жизнь и не нравилась.
Мысли Гао, как мыши, забегали в поисках трещины, лазейки, в которую можно было бы проскочить.
«Построят церковь! Мои должники будут ходить богу молиться; что толку в обществе, когда будет поп в золотой одежде, он станет следить за каждым шагом гольдов. И этот поп — торгаш! А тут еще, как назло, мешается Ванька-купец…»
Утром Гао весело суетился, стараясь угодить Оломову.
— А блохи-то есть у тебя, — пожаловался исправник.
— Ночью блохи меня на воздух поднимали, — сказал Тимошка.
Поговорили о делах. Исправник спросил про нового работника — Сашку-китайца, есть ли у него вид на жительство. Гао попросил все уладить. Исправник обещал.
— Церковь — это хорошо! — воскликнул Гао. — Моя скажет всем гольдам, чтобы крестились. Кто не крестится — будет худо!
— И священник будет жить здесь. Ему построим дом.
Лавочник боялся, что поп, отец Николай, сам торгаш, запретит гольдам торговать с «домом Гао».
Исправник не отрезвел еще от вчерашнего. С утра он выпил стакан коньяку и совершенно опьянел.
— Эх ты, китаеза!.. — вдруг схватил он Гао за косу.
7
Так называли китайские купцы своих чиновников, от слова «ямынь» — учреждение, присутствие.