Потом к боевым искусствам добавился тир, где у нее отчаянно слезились глаза от пороховой вони и закладывало уши от грохота, потому что тир был какой-то странный. Не такой, где стреляли из «мелкашек». И дарили плюшевые игрушки за меткий выстрел. А самый настоящий боевой полигон, с настоящими пистолетами и даже автоматами. И мишени двигались, предлагая взглянуть, куда именно ты попал.
Ей всегда было жутко наблюдать, как движется к ней щит с нарисованным человеческим силуэтом, в который она метко вбивала пулю за пулей. Она ежилась и отворачивалась от картонного силуэта с пробитой головой и областью сердца и совсем не понимала ободрительных возгласов солидных плечистых мужиков.
– У тебя большое будущее, детка, – сказал ей как-то один из них – мужчина с седой головой и широким шрамом на левом плече и, обращаясь к Ромке, проговорил: – Береги ее, сынок…
И сынок принялся ее беречь! И по ее представлениям, сильно перестарался, потому что, когда она однажды прижалась к нему всем телом и полезла целоваться, он рассмеялся и оттолкнул ее.
– Маленькая ты еще! – фыркнул он тогда и почему-то ушел.
А она была вовсе не маленькой. Ей уже шел семнадцатый год. И ей казалось, что она Ромке очень нравится. А он взял и ушел. А потом и вовсе влетел.
Это мать так сказала, когда Ромка вдруг пропал со двора, перестал ходить в школу и не отвечал на звонки.
– Ромео своего высматриваешь? – оскалилась старшая сестрица Настя, пару дней наблюдавшая за ее силуэтом в кухонном окне.
– Отстань! – огрызнулась она и прижалась лбом к холодному стеклу. – Просто смотрю.
– Ну-ну… Смотри… Пока глаза не лопнут…
Настя взяла из вазы огромное яблоко с бабкиной яблони и ушла в свою комнату. А мать, скорбно поджав губы, несколько минут рассматривала младшую дочь, а потом сказала:
– Нет его, дочка. Влетел он.
– Куда влетел? – не поняла она ни черта.
– Не куда, а за что! – Мать нервно поморщилась. – Ох, чуяло мое сердце, что не так просты эти «интеллигенты»! Ох, чуяло с первого дня!
– Мам, ты можешь говорить внятно? – Она позволила себе непозволительную грубость. – Что случилось?!
– Ромку твоего взяли с дружками на точке с наркотиками, – методично, как учитель географии, начала рассказывать мать. – То ли сам употреблял, то ли паковал, то ли к продаже готовил. Не знаю. Но сидит твой Ромка. – И повторила снова: – Влетел он!
Она тогда очень переживала за него. И даже плакала ночами, вспоминая, каким он был добрым с ней, смелым и… красивым. Она больше не знала ни одного парня с такими крепкими руками, широкими плечами, непослушными волосами, насмешливым ртом и добрыми-предобрыми черными глазищами. Ни одного!
– Влепят ему теперь по полной, – ядовито ухмылялась потом целую неделю ее старшая сестра Настя, это когда Ромка находился под следствием, взаперти. – Выйдет беззубым старичком…
Влепили неожиданно ее сестрице! Десять лет общего режима! За что и почему, она так и не узнала. Мать на все лето отправила ее к бабке в глухую деревню, где даже мобильник не ловил. И по возвращении отказалась отвечать на вопросы.
– Не твое дело! Школу заканчивай да поступи уже куда-нибудь! – рычала мать, отворачиваясь от нее и от соседей, когда проходила по двору. И тут же добавляла: – И не дай бог, увижу тебя с этим «интеллигентом»! Не дай бог!!!
Так она догадалась, что Рому выпустили. И тайком от матери сходила к нему домой, в соседний подъезд на третий этаж, потому что очень соскучилась, потому что была очень рада его освобождению, потому что хотела сказать, что набрала в школьной библиотеке учебников и для него тоже.
Но Ромка неожиданно повел себя очень странно. Он уперся кулаком ей в грудь, когда она хотела повиснуть у него на шее, и буркнул:
– Держись от меня подальше, поняла!
– Ром, ты чего?! – Она чуть не заревела от обиды. – Это же я! Я!
– Вот именно! – Его губы плотно сжались, минуту он ее рассматривал, а потом проговорил со вздохом: – Загорела… Красивая… Вали отсюда!..
Все, больше они не общались. В школу он не вернулся. Поговаривали, что перешел в вечернюю. Учебники ей пришлось сдать обратно в школьную библиотеку. Снова пришлось одной ходить в школу и из школы, снова одной сидеть за партой. Она по-прежнему считалась странной и неконтактной.
А Ромка без особых проблем влился в компанию гопников, орущих песни про несчастную любовь под их окнами. Время от времени дрался, время от времени сам получал. И на нее, что особенно было больно, не смотрел вовсе.