— Вы разные люди, — сказал я.
Она кивнула.
— Это так и есть.
— На мой взгляд, вам лучше расстаться.
Лена ничего не ответила. Помолчав, сказала:
— Пойду домой.
Я решил, что должен обязательно проводить ее, и вернулся в квартиру за пальто. Из большой комнаты доносилось пение. Девичий голос был сильный и довольно приятный, но сейчас он действовал на мои нервы раздражающе. Я заглянул в комнату, и мне представилась такая картина.
Стол и стулья были сдвинуты в угол, вся компания разместилась на двух диванах. А посреди комнаты первокурсница Наташа Олейникова, танцуя, исполняла незнакомую мне песенку. Там говорилось о каких-то цыганах, в груди которых кипела кровь. Песенка была до того пустая, что я с трудом припоминаю лишь несколько строчек.
И дальше — этакое типичное «тра-ля-ля».
Мне показалось, что ей это очень нравится — разыгрывать из себя цыганку. Может, потому что в самой ее внешности много цыганского. У нее черные блестящие глаза и такие же волосы. В целом ее лицо мне нравится. Хотя оно несомненно было бы привлекательнее, если бы не челка с легкомысленными кудряшками на висках.
Больше всего меня возмутили не челка и даже не песенка, а то, с каким одобрением приняли Наташин номер старшие товарищи, в числе которых находился и ее брат Вадим, член комитета комсомола. Ей хлопали и просили еще петь. Наташа отказывалась, спрятавшись за спины девушек. Но тут к ней подошел Степан. Он сказал ей всего лишь несколько слов, и она опять вышла на середину комнаты.
На этот раз Наташа запела «Далеко, далеко, где кочуют туманы», и я вздохнул с облегчением, потому что мне не хотелось плохо думать об этой девушке. Ведь она была сестрой Вадима Олейникова, которого я искренне уважал, хотя и расходился с ним по некоторым вопросам.
Степан не сводил с Наташи глаз. Он, конечно, забыл о Лене, которая по его же вине стояла сейчас в темном коридоре, заплаканная, одинокая. Мне было неловко оттого, что я и сам заставлял ее ждать. И в то же время хотелось пристыдить Степана, пробудите в нем остатки его совести.
Лишь смолкли последние слова песни, я подошел к Степану и, дружески положив ему руку на плечо, сказал:
— Не обижайся, но ты ведешь себя недостойно. Ты знаешь, где сейчас Лена?
Степан с присущей ему бесцеремонностью стряхнул мою руку.
— Послушай, ты, — грубо прервал он меня. — Что ты понимаешь в человеческих отношениях?
Это я-то не понимаю! Почему же тогда в бюро избрали не его, а меня? Я прямо так и сказал ему.
Степан фыркнул, будто в нос ему сунули соломинку:
— Эх ты, деятель!
А потом, ухмыльнувшись, добавил:
— Надо же быть таким…
Я не обиделся, потому что привык ко всяческим оскорблениям с его стороны.
Заиграла музыка. К нам подлетела Олейникова и ни с того ни с сего заулыбалась мне:
— Пойдемте танцевать.
Пока я придумывал приличную отговорку, Степан подхватил Олейникову.
— Этот не танцует, — небрежно кивнул он в мою сторону.
Я сокрушенно покачал головой.
Только с Леной мне удалось отвести душу. Мы быстро нашли с ней общий язык и по дороге к ее дому успели о многом переговорить.
После зимних каникул я побывал у нее в гостях.
Посидели мы с ней, попили чаю. Пока Лена убирала посуду, я знакомился с ее книжным шкафом. Среди книг, подобранных с несомненным вкусом, я увидел стихи Есенина. Это несколько меня озадачило. Когда Лена вошла, я указал пальцем на корешок книги и спросил:
— Ты любишь Есенина?
Лена потупилась и смущенно произнесла:
— Это Степан подарил. Это было давно, — и предложила послушать пластинки. Я попросил ее проиграть несколько песен советских композиторов. Хорошая музыка всегда располагает к задушевной беседе. Я спросил, как у нее со Степаном.
— Мне сейчас очень тяжело… — проговорила Лена со вздохом.
— Вы порвали? — осведомился я.
— Да, — не сразу ответила Лена и подала мне конверт. Буквы на нем вытанцовывали лезгинку. Я сразу узнал почерк Степана.
Вот что он писал:
«Терпеть можно год и два. Иные люди терпят всю жизнь. Я не из их числа. Ты только подумай, сколько времени у нас с тобой ушло на всякие дрязги и мелкие ссоры. Ты выковыривала подозрения даже из воздуха, которым я дышал. Почти каждый день я должен был разубеждать тебя в очередной глупости. Чего тебе еще надо? Уходи!»